В объятиях XX-го века. Воспоминания - Наталия Дмитриевна Ломовская

стоял шкаф для одежды, и в нём помещалась одежда и все другие принадлежности моих родителей. Правда, на лето шерстяные вещи, пересыпанные нафталином, клали в большой сундук в коридоре. После войны купили широкую чешскую софу, которая еще и раскладывалась. Над ней висел гобелен с изображением охоты на оленей. Половину комнаты занимал рояль. Посредине стоял большой обеденный стол, а рядом с кроватью буфет. В нижнем его отделении размещалась столовая посуда, а наверху чайная и совсем немного рюмок. Серебряные стопочки исчезали по мере ухода очередной няни нашей дочки. Верхняя часть буфета была застеклена бутылочного цвета непрозрачным красивым стеклом. На одной из стен большой комнаты разместились стеллажи с книгами, научными и художественными. Последние стеллажи смастерил столяр Алексей, который столярничал и в других наших будущих квартирах. Он быстро и хорошо все делал, но не любил доделывать, ему было скучно, особенно если ему уже заплатили значительную часть денег, которые он быстро спускал известно на что. Рядом со стеллажами стоял большой папин письменный стол с набитыми до отказа ящиками. Все бумаги, письма, открытки, диапозитивы, фотографии никогда не выбрасывались и оседали или в этом столе или в одном из ящиков буфета, благодаря чему и сейчас я имею немногочисленные свидетельства тех далеких времен. При переезде с Малой Бронной папа очень долго не мог собрать свои бумаги, и при следующих переездах мы просто перевозили целиком полные бумаг ящики его письменного стола, не разбирая их содержимое. Старые вещи тоже, как правило, не выбрасывались и хранились в большом стенном шкафу в коридоре. Леня тайком из него выбросил при переезде много старья и одну большую старую статуэтку, и потом ему это долго не могли простить.

Софа-диван перекочевывала во все последующие московские квартиры, такая она была удобная. Буфет остался в последней маминой с папой квартире, которую мы продали, уезжая в Америку в 1992 году. Девушке, которая ее купила, буфет очень нравился, и она обещала его не выбрасывать.

В квартире на Малой Бронной всегда была газовая плита, даже во времена, когда в большинстве старых московских домов готовили на керосинках и примусах. В ванной была газовая колонка с горячей водой. В последние годы из ванной по всему длинному коридору протянули трубы в кухню, чтобы мыть посуду горячей водой из газовой колонки. В 1950-е годы в квартире появился маленький холодильник «Саратов». Его сменил холодильник «ЗИЛ» в 60-х годах, его нам по-знакомству достала Лёнина тетя Рива, которая работала в газетном киоске. Купить просто в магазине не могли. В 80-е годы, когда мы уже жили на нашей последней в Москве квартире, новый холодильник купили по талону, который выдали Лёниному отцу (отчиму), как ветерану войны, а старый продолжал честно служить все эти годы уже в коридоре нашей квартиры до нашего отъезда. Многие послевоенные годы в квартире на Малой Бронной всё белье, включая постельное, стирали руками, кипятили на плите и развешивали сушить в коридоре. Позже появились прачечные для стирки белья, и нашивание меток на каждую вещь занимало много времени.

Особым событием было заклеивание окон на зиму. Срезались белые узкие поля из газет и смазывались сваренным на плите клеем. Щели в оконных рамах сначала закладывали ватой, а сверху заклеивали бумагой. Между двумя рамами прокладывали вату, которая в конце зимы была черной от копоти. Все-таки мы жили в центре Москвы и недалеко от Садовой, по которой ходили грузовики. Центральное отопление, насколько я помню, всегда работало хорошо, и во всех квартирах, в которых мы жили в Москве, всегда было тепло, даже в самые суровые зимы. Я помню, как были довольны мои коллеги-англичане, которые приехали в Москву в 1991 году и жили в Олиной квартире, когда она уже уехала в Америку. Не надо было самим заботиться об отоплении, как это бывает в собственных домах в Англии. В квартире всегда было тепло и уютно.

Еще до нашего отъезда с Малой Бронной в 1963 г. она стала меняться до неузнаваемости. По обеим сторонам нашего дома снесли малоэтажные дома, и наш дом оказался между двумя, построенными очень быстро, особняками, куда вселились самые ответственные работники ЦК нашей партии. Говорили, что каждая квартира в них занимала целый этаж. Когда мы еще жили в Москве, Малая Бронная уже так изменилась, что когда я на ней случайно оказывалась сердце не щемило от воспоминаний. Как я уже упоминала, в последний раз мы были на Малой Бронной в наш приезд в Москву летом 2010-го года. Конечно, ни в подъезд, ни во двор зайти не удалось. Остались величественные старые липы, с которыми мы и попрощались, старый пруд и булочная на углу Садовой и Малой Бронной. Нашу школу закрыли, еще когда мы жили в Москве.

Еще два осколка воспоминаний тех лет. Я любила петь русские народные песни на два голоса, но не помню с кем. Конечно, пели и военные и довоенные песни. Все они прочно застряли в памяти. Помню, как после 9-го класса отдыхали втроем с мамой и папой в деревне на Московском море. Вечерами хозяйка, у которой мы снимали комнату, запевала песни, а мы подпевали. Она знала их великое множество. И потом я жалела, что не записала все куплеты целой баллады «Хазбулат удалой, бедна сакля твоя». А теперь открываешь интернет, и слова этой песни, и её история у тебя как на ладони. Почему-то первый раз за всю жизнь, прочтя эту фразу моих воспоминаний уже в 2016 году, я догадалась это сделать!

Когда родилась наша дочка Олечка, мы много лет подряд снимали дачи под Москвой. Сборы на дачу были сложными. Вся квартира переворачивалась вверх дном. Часть мебели увозили на дачу. Однажды мы всей семьей поехали к бабушкиному двоюродному брату. Почему-то были тоже большие сборы, и Олечка в ажиотаже спросила: «И холодильник берем?»

Наверное, летом 1947 г. мы с папой и мамой отдыхали в Юрмале под Ригой. Латвия была в то время совсем другая. Проезжая по ее территории на поезде, поразились, видя поля, поделенные на маленькие квадратики разного цвета. Это контрастировало с бескрайними колхозными полями во всех других частях Советского Союза. Латышей еще не загнали в колхозы и урожай или его часть принадлежал тому, кто обрабатывал эти небольший участки земли. Помню прекрасную природу, узкую полосу леса между морем и рекой, женщин, прогуливающихся по пляжу в красивых длинных распахнутых халатах, концерт Вертинского.

Еще о 1950-х. Помню, как иногда во время прогулок кто-то из девочек рассказывал анекдот сомнительного для тех времен содержания,