Шторм на Крите - Сергей и Дина Волсини

– Она любит плавать, – мечтательно произнес Антон Ильич.

– Ну что? Поедешь?

Эвклид уже набирал номер телефона. Поговорив о чем-то, он сказал Антону Ильичу:

– Все. Они тебя ждут завтра. Сейчас я тебе покажу, как ехать. Это близко. Поедите, отдохнете, искупаетесь. Пока вы в море, они вам рыбу приготовят, стол накроют. Все будет на высшем уровне, я тебе гарантирую. И никакие бабушки тебе мешать не будут. Там вообще никого не будет кроме вас.

Юля пришла в полночь, как и обещала. Едва она вошла, мучения Антона Ильича прекратились. В один миг сомнения, терзавшие его весь этот долгий вечер, как рукой сняло, и следующие несколько часов он словно был другим человеком и словно жил другой жизнью. Каждая клеточка его души дрожала от переполнявших чувств. Временами он откидывался на подушках, голова у него кружилась, и он с трудом вспоминал, где он, в какой стране, зачем он здесь и сколько еще пробудет, и смешно ему становилось от этой своей забывчивости и от этих путаных мыслей, маленьких и ничего не значащих, по сравнению с тем, что происходило с ним сейчас. Ему казалось, будто он держал в руках калейдоскоп и видел в нем свою теперешнюю жизнь. Узоры в калейдоскопе переливались разноцветной мозаикой, картинки менялись одна за другой, и каждая была лучше предыдущей. Последнее, что помнил Антон Ильич перед тем, как заснуть – часы, которые показывали половину пятого утра.

В шесть утра прозвенел будильник – это Юля попросила разбудить ее. Она хотела незаметно вернуться к себе и выйти с матерью на пляж из своего номера. Антон Ильич и подшучивал над ее желанием скрывать их ночные встречи, и в то же время не был против. Хоть было ему и странно в его возрасте прятаться от родителей своей возлюбленной и удерживать себя, чтобы не выдать своих чувств к ней на людях, ему нравилась тайна, которая окутывала их отношения. От этого их ночные свидания становились еще более сокровенными, известными им одним, и связывали их еще сильнее.

Он проводил ее до дверей. На этот раз она прильнула к нему всем телом и поцеловала на прощание, так что, когда Антон Ильич шел обратно в кровать, его покачивало, и в груди распирало от счастья. Он повалился в еще теплую постель, обнял ту часть ее, где только что лежала Юля и где еще пахло ею, и сладко заснул.

На пляж он пришел позже обычного. Наталья подскочила к нему, как всегда, первая. Она была как конь в мыле, по всему видно, бегала по пляжу уже бог знает сколько времени.

– Доброе утро, доброе утро! Что-то вы сегодня разоспались, Антон Ильич, честное слово! Поглядите-ка на часы, времени уже вон сколько, на завтрак идти пора! Ну как спалось? Прекрасно? Да-а! Что ни говори, а спится здесь чудесно! Что тут скажешь? Воздух! Воздух, и больше ничего. Нам в Москве такого воздуха ой как не хватает. Люлечка вон тоже, вскочила сегодня аж раньше меня. Я говорю, поспи еще, выспись хоть в отпуске-то! Куда ты в такую рань поднялась? А она говорит, выспалась уже. Вот что воздух делает!

Море сегодня было беспокойным и мутным. Откуда-то, где был шторм и гроза, принесло высохшие осенние листья. Они шуршали и бились у берега, образуя желто-бордовую жижу, и плавали в волнах. Юля то и дело вскрикивала, ей казалось, кто-то кусает ее за ногу или за руку. Антон Ильич бросался к ней и доставал из воды большой скрюченный листок, поднимал его над водой, чтобы она убедилась, что это всего-навсего лист дерева, а не медуза или не дай бог еще что похуже, и выкидывал подальше. В конце концов он поплыл вперед, расчищая собой дорогу, вылавливая крупные шершавые листья и отбрасывая их в сторону. Так они уплыли далеко вперед. Дна под ногами давно уже не было, вода, чем глубже, тем становилась чище. Юля смеялась. Антон Ильич и впрямь был смешон, и сам это знал, но ему это было неважно. Главное, чтобы Юля была счастлива. Для нее он готов был очистить от листьев хоть все Эгейское море.

Поймав очередной листок, Антон Ильич замахнулся и бросил его в сторону, подальше от Юли. И надо же было такому случиться, что листок упал аккурат на голову дрейфующему неподалеку французу. Антон Ильич его не видел, да и не особенно смотрел по сторонам – привык, что по утрам в море никого, кроме них с Юлей, не бывает. Француз лежал на спине с закрытыми глазами, раскинув руки и покачиваясь на волнах, как вдруг на лицо его шлепнулось нечто мокрое, грязно-желтого цвета. С шумным возгласом он подскочил, скинул с себя нечто, поперхнулся, закашлялся, перевернулся на живот, отчаянно работая руками и ногами, и стал крутить головой, оглядываясь вокруг. Рядом не было никого, кроме Юли и Антона Ильича. И если Антон Ильич еще мог бы сделать вид, будто они здесь ни причем и что листья на голову француза принесло волной, то Юля не оставила ему никаких шансов. Глядя на француза, она покатывалась со смеху, да так звонко, что Антон Ильич заволновался, как бы она не ушла под воду с головой и не наглоталась соленой воды. Делать было нечего, и Антон Ильич, вытолкнув себя из воды, приподнялся, насколько мог, вытянул шею, приложил руку к груди и поклонился:

– Экскюзе муа!

И тут же упал лицом в волны.

Юля разразилась новым приступом смеха.

Француз смотрел, не понимая, и Антон Ильич, вынырнув из воды и громко фыркая, закричал ему уже безо всяких поклонов:

– Сорри, друг! Сорри! Я не нарочно!

Француз пробурчал что-то и поплыл в сторону. Юля хохотала во весь голос.

Завтракали вместе. К радости Антона Ильича, ни Наталья, ни старушка Вера Федоровна после завтрака на пляж не собирались, обе были записаны на процедуры в массажный салон. Они звали с собой и Юлю, и она собиралась присоединиться к ним, но только позже, после пляжа.

До сих пор не проронивший ни слова о своих планах, Антон Ильич следовал собственной тактике. Дождавшись, когда Юля пойдет на пляж, как всегда красивая, в легком платье, с сумочкой через плечо, он перехватил ее на полпути и пригласил искупаться в другом месте. Мутная вода и листья были на руку Антону Ильичу, предложение поплавать в чистом море было сегодня кстати, как никогда, и Юля, недолго посомневавшись, согласилась. Не дав ей опомниться, он повел ее к выходу через холл, молясь только об одном – что б по пути им не встретились старушки, усадил ее в такси, которое вызвал заранее, и покатил прочь из отеля.

Антон Ильич понимал, что рисковал. Кто знает, быть может, на том пляже, куда он везет Юлю, листвы окажется еще больше и в море будет не зайти. На этот случай он решил, что, по крайней мере, прогуляется с ней вдоль моря и пригласит пообедать. Но пляж не подкачал. Совсем не большой, лежащий посреди двух скалистых холмов, в это время он был совершенно пуст – ни людей, ни зонтов на песке не было видно. Вода здесь была чище и даже чуть теплее, чем в море у отеля, вероятно, оттого, что была не глубока. Волн почти не ощущалось, они разбивались о скалы далеко впереди и докатывались до берега тихими всплесками.

Их встретил молодой человек, больше похожий на цыгана, чем на грека, с изогнутыми бровями, раскосыми глазами и хитроватым взглядом. Как и обещал Эвклид, цыган сразу спросил у них, что они желают на обед и уточнил, через сколько подавать. Юля хотела ответить что-то, но не успела.