Волнолом - Владимир Прягин

Он упустил момент, когда Сельма вышла из дома; просто вдруг увидел ее, идущую по дорожке навстречу. Цокали каблучки по камням. Ворсинки на снежно-белой шубе слегка искрились под солнцем.

Либхольц, оставив раненого, кинулся наперерез. Сельма взглянула в его сторону, мотнула головой, словно желая отогнать муху. Либхольц споткнулся на полушаге, повалился лицом вперед. Генерал поднял револьвер. «Фаворитка» мазнула пальцами сверху внизу – руна «лед», как недавно в парке. Генерал застыл, не в силах двинуться с места, а вместе с ним и Генрих.

Сельма шла, улыбаясь, а дом за ее спиной умирал.

Каменная кладка темнела, будто за секунды пережила непогоду, уготованную на сто лет вперед. С оконных рам осыпа́лась краска, стекла тускнели, покрывались грязным налетом. Флюгер покосился и проржавел. Хрустнули деревянные перекрытия, и провалилась крыша, обнажив гнилое нутро мансарды.

– Жаль его, – «фаворитка» кивнула на покинутый дом. – Мы друг к другу привыкли. Но он знает, что я уже не вернусь.

Над улицей повисла звенящая тишина – ни прохожих, ни экипажей. Все соседи благоразумно попрятались. Только дым из труб воровато крался к бледному небу.

– Что ж, ваше превосходительство, – светским тоном сказала Сельма. – Четверть века назад вы не нашли возможности со мной встретиться. Давайте исправим это досадное упущение.

– Я понимаю, – продолжала Сельма, – что сцена с пугалом несколько отдает театральщиной. Гораздо проще было бы впустить ваших псов, а потом без затей обрушить на их головы потолок. Но я сочла, что деревяшка вас развлечет. И, может, даже заставит мыслить в верном направлении.

– Да, – сказал генерал, – я допустил ошибку. Приказал брать тебя живьем. В следующий раз тебе сразу загонят между глаз пулю.

– Позвольте усомниться, ваше превосходительство. Следующего раза не будет. Да и наш нынешний разговор, строго говоря, не имеет смысла – скоро он выпадет из истории. Но я просто не смогла удержаться. Поэтому дала вам возможность меня найти. Хотела, чтобы вы своими глазами увидели, от чего тогда отказались. Ну же, герр генерал, ответьте – хоть кто-нибудь из ваших людей мог о таком мечтать? Вообразить такой уровень владения светом? Впрочем, куда им. Они даже не поняли, что дом обработан! Не разглядели ни единого пятнышка, пока я не разрешила. Да я чуть от смеха не умерла, глядя, как они тычутся в дверь! И это – цепные псы короля? Слепые котята – так, по-моему, будет точнее.

– Ты убила их. Ты ответишь.

– Вы явились ко мне с оружием – я только защищалась. И каждому оставила шанс. Один из ваших, кстати, воспользовался – сиганул в окно в последний момент. Кольберг, кажется? Лежит сейчас на заднем дворе. Остальные выбрали судьбу сами.

Генрих увидел, как на виске у генерала от напряжения вздулась жила – тот пытался освободиться. Сельма предостерегающе выставила ладонь.

– Мстишь мне?.. – прохрипел генерал. – Мстишь конторе? А профессор, механик, аптекарь – чем они провинились? Давай же, Сельма фон Минц, назови высокую цель, которая все это оправдывает.

– Довольно, ваше превосходительство. Я сказала все, что считала нужным.

Она чуть повернула руку – генерал пошатнулся, ноги у него подкосились. Сельма проследила, как он оседает на землю возле ограды, и перевела взгляд на Генриха. Тот спросил:

– Может, позволишь двигаться? Не хочу стоять истуканом.

– Я боюсь, ты свернешь мне шею.

– Не буду подходить близко.

– Да, лучше не пытайся.

Он почувствовал, как тиски разжимаются. Сельма продолжила:

– Но я рада, что ты пришел. Это представление (весьма эффектное, согласись) предназначалось и для тебя тоже.

– Сколько времени ты на это потратила? Только не говори, что подняла доски просто мановением руки. Тут одной силой не обойдешься – нужна цепочка символов длиной в милю.

– Ушло больше месяца, но я не жалею. У меня была вынужденная пауза, и надо было чем-то себя занять. Если угодно, я подняла их ради искусства. В этом смысле я действительно одержимая – светопись для меня ценна сама по себе, а не только как инструмент. Результат ты видел. Неужели ты сам бы так не хотел?

– Так – нет, – сказал Генрих.

– Сделай иначе, – пожала она плечами. – Сделай уже хоть что-нибудь. Выползи наконец из норы.

– Ты повторяешься.

– Сам виноват. Ты так и не снял клеймо – и даже не пытался, я вижу. Впрочем, я была уверена, что ты струсишь. Но я подожду.

– Какое тебе дело до моего клейма?

– Мне есть дело до светописи. Железный век не вечен, Генрих. И когда он закончится, каждый мастер окажется на вес золота.

– Тут я, наверное, должен спросить: «И чего ради он вдруг закончится?» А ты мне ответишь любимой присказкой: «Потерпи, скоро сам увидишь». Что, угадал?

– Что ж, по крайней мере, ты меня внимательно слушал. Да, именно так все и обстоит. Новая хроника уже пишется. Остался один, самый важный шаг.

– Убить еще кого-нибудь?

– Если нужно. До встречи, Генрих.

Он глядел ей вслед, пока рядом не застонал генерал. Генрих помог ему встать. Из-за угла обветшалого дома выскочил Кольберг – помятый, припадающий на левую ногу, кособокий и неуклюжий. На дорожке зашевелился Либхольц.

– Где она? – Генерал озирался, угрюмо хмурясь.

– Ушла, – сказал Генрих. – И боюсь, теперь вы ее уже не отыщете.

– Что она вам наплела?

– Как всегда, ничего конкретного. Кажется, нацелилась на новую жертву. На кого именно – я не в курсе, можете не расспрашивать. Обмолвилась, правда, что это убийство будет последним. Может, хоть это вас немного утешит.

– Знаете что, фон Рау? – рыкнул генерал. – Езжайте-ка вы домой. Можете считать, что ваше участие в этом деле закончено. Вплоть до особых распоряжений.

– Как вам будет угодно.

Генрих зашагал прочь. Он шел как сомнамбула, не глядя по сторонам. Перед глазами вставали только что виденные картины – беснующийся «скелет», кровь и жуткая в своем спокойствии «фаворитка».

Солнце натужно карабкалось по пологой дуге, дело приближалось к полудню. Мороз не ослаблял хватку. Деревья застыли, тоскуя по снежному одеялу.

Выбравшись на шумный проспект, Генрих встряхнулся и стал наконец воспринимать окружающее. Мимо спешили закутанные прохожие, по мостовой катились телеги и пассажирские экипажи. Город жил своей жизнью и знать не желал о том, что где-то в его каменных недрах только что убивали людей.

Генрих нерешительно потоптался на месте, не зная, что предпринять. Подумал об Анне – сегодня суббота и она дома. Позвонить ей? Пожалуй, нет. Надо знать меру и соблюдать приличия. Да и что он ей скажет? Пожалуется на злую колдунью, которая его обижает? Зеленоглазке незачем это знать. А изображать беззаботность у него сейчас не получится. Самым разумным было бы ехать прямиком на вокзал, но до отправления поезда еще больше двух часов.