Больное сердце - Татьяна Соломатина

– Твою мать! – выдохнул Иванников.

– Вот именно тогда они впервые и создали ЕБУ – Естественное Безопасное Ухаживание. Довели до абсурда сам абсурд. Ускорение ускорения в смысле физики процесса. Сыпь? – Казнь. Прыщ раньше десяти или позже пятнадцати лет? – Казнь. Диаметр гнойничка в двенадцать превышает допустимый диаметр? – Казнь.

– Так вот почему у вас сейчас все такие генетически и фенотипически идеальные? – спросил Ключников.

– Терпение. Я доберусь до того, почему у нас сейчас все такие. Тогда же ЕБУ стало вводить какие-то дикие ритуалы. Но человек – существо внушаемое и ко всему быстрее дрозофилы привыкающее. Один раз мочи попить – дикость, а на сто двадцатом бокале – уже традиционный напиток. И даже наблюдателей за исполнением правил ЕБУ ввели. Вот тут как раз моя мать и забеременела. Мною. И в родах умерла.

Устинов ненадолго замолчал.

– Когда-то, когда мне еще было больно, когда я был яростен и жизнеспособен, я плакал. Потом – разучился. Но я вспомнил. Вы прилетели – не мог не вспомнить. Потому что вы – люди. Живые люди, сердце которых иногда сбивается с ритма, замедляет или ускоряет свой ход, когда вам плохо или хорошо. Вот и мое сердце начало вести себя точно так же сейчас. Но у нас еще есть время. Мы успеем… Я спиртное не пил восемьсот с лишним лет. Но я сразу вспомнил, что от него на сердце теплеет. И от трех рюмок счастье сильней, горе – больней, а сердце – быстрей. – Устинов грустно улыбнулся. – Мать умерла, и, как бы ни горевал отец, он даже показать этого не имел права. Никаких эмоций. Эмоции изнашивают сердечную мышцу, а в мире «Естественнорожденных» изношенным не место! Он прекрасно знал, как называется опухоль у меня на голове. Кефалогематома. У матери был узкий таз, а у меня – большая голова и потрясающая живучесть. Я прорывался в мир с упорством алмазного бура. Зачем? Чтобы оказалось то, что оказалось? Чтобы убить свою мать? Или вся наша Земля когда-то сошла с ума лишь для того, чтобы маленький сын пилота Звягинцева вашей Земли получил здоровое сердце от идеального донора? Я запрещал себе думать об этом без малого тысячелетие. Возможно, потому, что у меня не было последнего варианта ответа. Правильного ответа. Терпение, друзья мои. Осталось немного.

– Друзья… – тихо прошептал Егор.

– Да, я вспомнил это слово. У моего отца были друзья. Когда-то они спасли меня. Мой отец, Алексей Павлович Устинов, являлся главным инженером протезного производства. Это был не простой завод, где производились обычные протезы, а секретный объект, где создавались, исследовались, испытывались и медленно, но верно внедрялись в клиническую практику биотехнологии. Кто-то очень-очень богатый, потерявший, например, в автокатастрофе руку, ногу или глаз, мог получить протез, ничем не отличающийся от родной руки, ноги или глаза. Биопротез. Они могли создать почки, печень, легкие, матку, предстательную железу. Фрагмент желудка или весь кишечник. Даже мозг. Единственное, как ни парадоксально, что они не могли создать, – человеческое сердце. Казалось бы, чего уж проще, та же поджелудочная устроена куда замысловатее сердца. Подумаешь, четырехкамерный насос, состоящий в основном из мышечной ткани. Система приводящих и отводящих труб. Электрические водители ритма. Что такого? Хрен! Созданные ими сердца оказывались нежизнеспособными, и, после того как сын одного из арабских шейхов скончался в результате трансплантации биопротеза, программа «Искусственное сердце» была закрыта. Официально закрыта. Но вы же понимаете, ученые есть ученые. Они решились на слишком смелый эксперимент. Если по всем критериям настоящее, хоть и искусственно созданное, сердце не живет в теле человека, рожденного живой женщиной, то, может быть, собрать этого живого человека по частям? И они его создали. Абсолютно натурального человека. Просто сразу взрослого. И в этом сразу взрослом человеке их лабораторно созданное сердце заработало, как часы. Это был прекрасный разумный человек, абсолютная фенотипическая копия моего отца плюс маленькая генетическая поправка – апгрейд иммунной, эндокринной систем и безупречная отладка механизма: «железы – органы-мишени». С его знаниями, его памятью, но… Он оказался абсолютно лишен каких-либо эмоций. В нем не было того, что люди называют «милосердием», «состраданием», «любовью». У него не было чувства юмора, в конце концов! Можете себе представить?

– Можем. У нас таких сколько угодно. Причем рожденных самыми что ни на есть живыми женщинами, – усмехнулся Иванников.

– Ошибаешься, Степа, – печально произнес Ключников. – Даже лишенные чувства юмора, немилосердные, не сопереживающие и никого не любящие твари способны завидовать, испытывать злость, ненавидеть. Если же я правильно понимаю нашего друга, то созданный биочеловек не испытывал никаких эмоций. Я-то, старый дурак, было подумал, что вы роботы. Роботы, решившие рожать детей. Увидел эту «маму» с «новорожденным» и решил, что он из дверки на животе вынимается, а в сиське, прости господи, электропоилка спрятана!

– Вы были недалеки от истины. Фигурально, – усмехнулся Устинов. – Биоприставка к человеку делает его абсолютно живым, из плоти и крови, с бицепсом, трицепсом и пенисом. Совершенным биосозданием. Не роботом, в общеизвестном смысле, но… и не совсем человеком. И для совершенного функционирования этого «не совсем» потребовались совершенные условия… Как выяснилось чуть позже. Идеально сбалансированный микроклимат. Только натуральные продукты – как для внутреннего, так и для наружного использования. И в этом случае срок его жизни становился практически неограниченным. Он будет жить вечно. Не смеясь, не любя, не ненавидя. Функционируя. Потом даже компьютеры и запчасти для техники научились делать из натуральных материалов. Но это потом. А пока создатели биочеловека во главе с моим отцом – вы же понимаете, что в таком «конструкторском бюро» была большая команда отличных генетиков и врачей всех специальностей от иммунологов до высококлассных хирургов – решили «запустить» Алексея Павловича Устинова в мир. Да не просто в мир, а в самую его клоаку – организацию «Естественнорожденные». С целью ее развала изнутри. Гуру с распростертыми объятиями приняли его – прежде ярого противника. Они никак не могли добиться окончательного прекращения функционирования протезного производства. Естественно, оно было перепрофилировано еще в самом начале, но официально медучреждением не являлось, в бумагах значилось как «UP Corporation». Те немногие, кто знал, что это за UP такое на самом деле, давно уже были гуманно казнены. И вот этот уникальный человек, Алексей Устинов, пришел к ним сам. Сдался, так сказать. Чтобы через пару лет возглавить. Я к тому моменту слегка подрос, и у меня обнаружился порок сердца. Наблюдатели ЕБУ чуть не пустили меня в расход. Но благо я все-таки Павел Алексеевич Устинов, а на сына главы «Естественнорожденных» у них рука не поднялась. Я по определению не мог посинеть от легкой пробежки. Скорее уж этих наблюдателей гуманно казнили бы за дефект цветовосприятия. Смех и грех. Чудом сохраненные отцом под видом инженеров и техников врачи меня обследовали, поставили диагноз и произнесли страшное слово: «трансплантация». Это было невозможно. Равносильно вынесению мне смертного приговора. Через два дня отец привез меня в секретный бункер UP Corporation.

– Паша, мы здесь пробудем некоторое время. Скоро ты уснешь, а потом проснешься. Просто ты будешь спать дольше, чем обычно. И мы снова будем вместе. А если я вдруг перестану улыбаться и шутить, просто знай – я устал на работе. И еще одно. В двадцатилетнем возрасте смени меня на моем посту. Если я не подчинюсь – донеси на меня в ЕБУ. Я написал тебе обо всем, что случилось, и оставил подробные инструкции к любому развитию событий. Бумаги будут храниться здесь. – Отец показал мне сейф. – Запомни шифр, он прост. Год, месяц и день смерти твоей матери. То есть – твоего рождения. В день своего двадцатилетия приди сюда, открой и прочти. Ты все поймешь. Никому и никогда после сегодняшнего дня не говори этого. Даже мне. Особенно мне. Ты понял, сынок?