Больное сердце - Татьяна Соломатина

– Мужик! Это не еда. Это натурально закуска, – сказал Павлу бортмеханик. – Так что есть тебе никто не предлагает, а вот закусывать придется. Ритуал!

Он достал пять стаканов, на треть наполнил их спиртом и долил водой из пластиковой бутылки.

– Наступает важный момент. И сегодня я прошу Сергея Андреевича Ключникова сказать пару слов в честь контакта с внеземной земной цивилизацией, – шутливо-официальным тоном произнес Елизаров. И протянул полный стакан с прозрачным, слегка тягучим, едко пахнущим содержимым командиру.

Тот принял, чуть поклонившись.

– Господа и господа, я говорю это впервые. И это прекрасно, – сказал Ключников и после паузы произнес немного громче: – За контакт земной цивилизации с земной цивилизацией! За тот колоссальный прогресс, которого мы добьемся, следуя нашим земным природам. Пусть контакт наш будет здоров! Причастимся единственной доступной нам сейчас ритуальной жидкостью, хоть она и запрещена к употреблению внутрь во время гиперпространственных перемещений и уж тем более во время контактов с представителями других цивилизаций. Но в любой инструкции для контактирующих есть пункт: «Действовать сообразно обстоятельствам». Вот я и действую. И к тому же не тратить же ритуальную жидкость, в самом деле, на протирку оптических осей! Есть контакт! – И опустошил бокал.

Вслед за ним вся компания поступила так же. Устинову ничего иного не оставалось, как пригубить.

Ритуальная жидкость инопланетных землян обожгла вкусовые рецепторы и заструилась горячим ручейком по пищеводу. Остановилась где-то в привратнике желудка, на мгновение замерла и щедро растеклась по солнечному сплетению. В ушах зашумело, как при резкой смене атмосферного давления. Сердце екнуло от неожиданности, передохнуло и снова пошло.

– Серый, может, инопланетянину больше не наливать? – шепнул командиру бортмеханик, завороженно глядя на выражение лица хлебнувшего разбавленного спирта Устинова. – Может, они тут реагируют на этиловый, как мы – на метиловый? Может, у них тут бензин без солярки – пустая трата денег? С виду-то они такие же, но иди знай. Должны же хоть чем-то жители одной планеты отличаться от жителей другой!

– Нет-нет, не беспокойтесь! Мы абсолютно идентичны натуральным. Ну, то есть – вам. – Устинов выдохнул. – Жидкость, содержащая С2Н5ОН, воздействует на мой организм точно так же, как и на ваши. В умеренных количествах вызывает чувство… Господи, хорошо-то как! – Павел вдруг потянулся, раскинул руки и задрал голову к небу. – Какая красота! Как давно я не смотрел на звезды. Ваши так же прекрасны?

– А то! – заверил его Елизаров, разливая по второму «коктейлю». – Ну, между первой и второй перерывчик небольшой!

– Очень даже большой перерывчик между первой и второй! – вдруг вставил Устинов.

– Это, брат Пашка, может, у вас, а у нас – пуля не должна пролететь.

– У вас, у нас, у тех, у этих. Большой, говорю, перерыв между первой и второй Землей!

– Немалый, немалый. – Все согласно загомонили. – Световых лет эдак…

– Да я не о световых, а о самых обычных летах. Вот тебе сколько лет, Елизаров?

– Сорок два. Полет нормальный.

– Сорок два, – передразнил его Устинов. – Я на восемьсот семьдесят девятую посадку захожу. Вот так вот!

– Во дает, хренов сын Адамов! Как его со ста граммов-то разобрало. Ну, мужики, по второй! За здоровье и, в свете открывшихся обстоятельств, за долголетие.

Мужчины чокнулись и выпили.

Устинов подскочил, сделал сальто, прошелся на руках и мягко приземлился на ноги. После чего сказал всей опешившей честной компании:

– В гробу я видал это долголетие.

– Люди тысячелетиями бьются над тайной бессмертия, а он, вишь, долголетие в гробу видал.

– Чего там биться? Нет никакой тайны бессмертия. Перед носом у вас бьется.

Команда недоуменно переглядывалась.

– Ну, хорошо, не перед носом. Просто я анахронизмы люблю. Прямо в ухо ваша «тайна бессмертия» бьется. Ключников, иди сюда. Иди-иди, не бойся. Землянин землянина не обидит.

Ключников подошел к внезапно очеловечившемуся Устинову. Тот расстегнул свою батистовую рубаху, обнажив идеальной красоты торс, и ткнул пальцем в основание грудины:

– Слушай!

Ключников был готов услышать все, что угодно: тиканье часового механизма, выходную арию тореадора из «Кармен» и даже глас божий. Но, прижав ухо к груди Устинова, услышал всего лишь… биение человеческого сердца. Прекрасное ритмичное биение обычного здорового человеческого сердца.

– Сердце. Простое человеческое сердце. Систола-диастола, – сообщил он в воцарившуюся тишину. Мужчины облегченно вздохнули.

– Простое? Систола-диастола?! – возмутился Устинов. – Глас божий! Так и знай, олух царя небесного, простое биение человеческого сердца и есть глас божий! В нем и заключена так называемая тайна этого вашего бессмертия, которое вы зачем-то ищете, пока оно спокойно бьется в груди каждого из вас. Люди живы сердцем, понял?! – Устинов почти кричал, прижимая руку к груди. – Сердцем живы! Не руками-ногами, не надпочечниками, поджелудочной и иммунитетом, не ротовой полостью и не прямой кишкой, и уж точно не умом с его рациональными до полного абсурда построениями. Сердцем… До поры до времени. Пока не перестанет биться сердце последнего человека. Вот до той поры и живы люди. – Он горько вздохнул. Внезапно скривился и схватился за левую грудь. – Вот, опять! Боли в проекции сердечного толчка – неблагоприятный прогностический признак. Пора. Пора бы, пока оно практически здоровое. Пора, а некому.

Друзья уже вообще ничего не понимали.

– Давайте по третьей, что ли, мужики?! Ведь именно так принято говорить, сердешные вы мои?

– Вовремя не выпитая третья – две первые насмарку, – сказал отвечавший за розлив Елизаров. – Звягинцев, тебе плохо? Что?! Нога? Болит?!

По лицу Егора катились слезы:

– Болит, мужики. Только не нога. Плевать я хотел на эту ногу. Вот у пацана моего с сердцем беда. Порок. Тяжелый, сочетанный. Не совместимый с нормальной жизнью. Ждем донорского. Он-то молодцом держится. Не плачет. Да только… Лежит, книги читает. Такие, где все возможно. Фантастику. Во что же ему еще верить? И так-то твоя жизнь от смерти тела другого зависит, так мудаки эти то законотворчеством занимаются, то кампании истеричные в средствах массовой информации запускают. Совсем трансплантологии дыхание перекрыли. Твою мать! Не дождется, боюсь…

– Господи, спасибо! – вдруг завопил Устинов, и из глаз его покатились крупные капли, в куда более обильных, чем того требует увлажнение глазного яблока, количествах. – За веру. За то, чтобы нам было во что верить. – Главный инженер UP Corporation другой планеты Земля на глазах у изумленных мужчин опрокинул в себя полный стакан слаборазбавленного спирта, крякнул и продолжил:

– Когда-то мы были самыми обычными людьми самой обычной планеты Земля. Не то Бог все это слепил из глины, не то биологи из первичного бульона сварили. А может, как я теперь догадываюсь, космический корабль крушение потерпел с разнополым молодым экипажем на борту – достоверно неизвестно. Но жизнь была. Самая что ни на есть достоверная. Со своей эволюцией, своей историей. Со своей ноосферой. И вот в ту эпоху, на излете которой я родился, люди вдруг решили возвращаться к истокам. Каковы эти истоки, никто толком не знал, потому что жили люди недолго – редко кто до восьмидесяти добирался – и уж дальше, чем через дедов-прадедов, до этих самых истоков не дотягивался. У каждого по-своему чердак худился – кто-то решил, что отныне и всегда будет ходить пешком. Кто-то только траву стал жевать. Но это все мелочи. Самым организованным, самым сильным, собравшим под свои знамена миллиарды фанатиков, стало движение «Естественнорожденные». Они отказались от медицинской помощи, как таковой. Сперва от института родовспоможения, затем от прививок и медикаментозного лечения. Уровень материнской и младенческой смертности за пару десятилетий возрос невероятно. Но адепты движения не унывали. Напротив, бесновались с утра до ночи, убеждая в том, что все земные беды происходят от завалявшейся у кого-то дома таблетки антибиотика. Они обладали столь колоссальными человеческими ресурсами, что вскоре заняли все ключевые управленческие посты. И, соответственно, получили доступ к неограниченным ресурсам материальным. Что ни день, выходила новая правительственная программа. То – борьбы с профилактикой маточных кровотечений, то – по упразднению вакцинации. На Земле начали бушевать эпидемии давно побежденных и забытых инфекций, но обращенные в «Естественнорожденных» свято верили своим гуру: мол, это медицинские и фармацевтические лаборатории выращивают в своих страшных недрах новые вирусы тараканьей чахотки. Ежеминутно на человечество изливались горы дезинформации, час спустя становившейся достоверной в их подверженных внушению сознаниях. «Еще один скончался в больнице!!!» – кликушествовали главари «Естественнорожденных», не доводя до сведения своих последователей, что в больницу «еще один скончавшийся» поступил в терминальной стадии заболевания, возникшего в результате отказа от лечения. В общем, долго сказка сказывается, да скоро дело делается. Медицинскую помощь отменили, а фармацевтическую и прочую наукоемкую индустрию перепрофилировали. А дальше – естественный ход неестественной эволюции. Сотенка-другая лет, и всех врачей, лаборантов, средних медработников, санитарок – всех-всех-всех, кто имел хоть малейшее отношение к зеленым пижамам и белым халатам, – приговорили к высшей мере естественного милосердия – гуманной смертной казни. Что на планете началось – отдаю на откуп вашей фантазии. Вы, астронавты, люди умные. У нас тоже когда-то такие были. Но их не стало, сами понимаете. Как не стало много кого. За обнаружение витаминки в бабушкином шкафчике – гуманная смертная казнь. За три капли корвалола – гуманная смертная казнь. Пытался жене в родах помочь – гуманная смертная казнь. Еще полсотни лет – и диабетики, сердечники, астматики и прочие хроники сами вымерли. Но этого «Естественнорожденным» показалось мало. Тогда же впервые появилась формулировка «генетический мусор». Хромой? – Гуманная смертная казнь. Шесть пальцев? – Гуманная смертная казнь. У девушки вовремя не началось менархе? – Гуманная смертная казнь. Хоть что-то не так – синеет пацан через пять минут игры в футбол? – Гуманная смертная казнь.