Сделай меня точно. Как репродуктивные технологии меняют мир - Инна Викторовна Денисова

Дич убеждена, что «завещание – столп британского закона», а у мужа Дианы брали сперму «без его воли и при странных обстоятельствах». «Смысл запрета не в том, чтобы не позволить конкретной женщине зачать с помощью спермы ее умершего мужа; смысл – в сохранении за каждым человеком права сказать свое „да“ или „нет“ относительно возможности размножаться, – считает Дич. – Чтобы не случилось так, что тела умерших осквернялись, а гаметы использовались в каких угодно целях». «Но вы же не думаете, что эта вдова осквернила тело мужа?» – недоумевают журналисты. Дич непреклонна: «Когда человек без сознания, нет закона, позволяющего брать фрагменты его тела без его согласия».

Тогда Дайан Блад решается сделать процесс публичным. Дело вдовы из Ноттингемшира стало сенсацией мирового масштаба. Заложен дом, чтобы оплатить издержки. Учрежден Stephen Blood Baby Appeal, трастовый фонд, помогающий собирать средства. На судах из постоянных посетителей – сама Дайан, родители, ее и Стивена, и журналистка Клэр Дайер из The Guardian. Неравнодушные забрасывают истицу письмами – одни поддерживают, другие называют «омерзительной», в рядах последних – благотворительная организация «Жизнь» и «Общество защиты нерожденного ребенка». «Брать сперму без согласия – значит лишать мужчину достоинства», – утверждают они. Рут Дич в интервью New Statesmen задает вопрос: «Тысячи молодых людей умирают каждый год. Значит ли это, что мы должны забирать сперму у всех?»

«Вы когда-нибудь думали о том, что это может выглядеть неэтично? Что вы совершили акт насилия?» – спрашивает Дайан репортер BBC. «Нет, – отвечает Дайан, – когда я была в больнице, мне не приходило в голову, что я прошу сделать что-то плохое или противозаконное. Докторам тоже так не казалось. По-моему, это наше личное дело – мое и мужа, и еще, возможно, наших родственников».

«Многие тогда говорили, что плохо заводить ребенка без отца, а еще хуже – заводить ребенка как памятник отцу, – пишет Дайан, – то есть, по их мнению, ребенку гораздо лучше страдать из-за смерти родителя». «Почему-то они считали, что я хочу ребенка от Стивена потому, что он умер, а я объясняла, что я хочу ребенка независимо от его смерти, а по той же причине, по которой хотела, пока Стивен был жив».

Процесс Дайан Блад длился около двух лет. 6 февраля 1997 года Лондонский апелляционный суд встал на сторону человека, а не документа. «Это проблемный случай, поскольку нет прецедентов, – сказал судья лорд Вулф, – и с их появлением закон будет совершенствоваться прямо на судах».

Дайан Блад разрешили забрать из криохранилища сперму мужа и сделать ЭКО в любой из клиник Евросоюза. «Был хороший день, – вспоминает Дайан, – мы вышли на улицу и открыли шампанское. Это был день рожденья Стивена. Ему исполнилось бы 32 года».

Сперму отправили в Бельгию. Докторам из Центра репродуктивной медицины при Брюссельском свободном университете пришлось подождать еще девять месяцев, чтобы суд подтвердил, что миссис Блад официально разрешено делать процедуру. В итоге яйцеклетки были извлечены и оплодотворены – шанс забеременеть оценили в 20 %, Дайан беременеет с первой попытки. Лиам родился 11 декабря 1998 года, на четыре недели раньше срока, и из-за проблем с дыханием попал в реанимацию. «Я сорвалась по-настоящему однажды в жизни – когда нянечка в роддоме сказала, что слышала по телевизору, что ребенок родился раньше срока, потому что я взяла сперму мертвого. Помню, как ужасно я на нее кричала».

Здесь история не заканчивается. Свидетельство о рождении Лиама выдали с прочерком в графе «отец», не имея юридических оснований вписывать туда имя того, у кого даже нет паспорта.

Начался новый суд. «В этот раз было еще сложнее, поскольку судиться пришлось не очень понятно с кем». Дайан билась с установленным порядком вещей и снова его переустановила. В конце концов правительство Великобритании приняло законопроект, разрешающий вписывать имя умершего отца в документы при посмертной репродукции. Кроме Лиама, новый закон коснулся еще тридцати детей – они тоже были зачаты посмертно, и, хотя письменное согласие мужей на изъятие спермы и оплодотворение было оставлено, имена их в детских документах не значились.

Тем временем в бельгийской клинике своего часа дожидались оставшиеся эмбрионы: поскольку Дайан забеременела после первого переноса, остальные были заморожены. Три года спустя, в 2001-м, она возвращается в Бельгию. С первой попытки ничего не получается, а вторая срабатывает. 17 июля 2002 года в Королевской больнице Халламшир в Шеффилде родился Джоэл. Тоже без официального отца – закон к тому моменту еще не был принят. Имя Стивена Блада вписали в свидетельства о рождении обоих его сыновей в 2003 году.

В 2004-м Дайан Блад написала книгу «Плоть и Кровь». В 2017-м дала большое интервью The Telegraph – о том, как ей живется после своей маленькой революции [121]. Два самых любопытных момента этого интервью – что Лиам вырос копией отца, а Джоэл узнал о своем необычном зачатии от девочки, прочитавшей эту историю в учебнике по религиоведению.

Дайан так никогда больше не вышла замуж и ни с кем не встречалась. Она вернулась в агентство и много работала. В свободное время она помогала женщинам, проходящим через посмертную репродукцию, и общалась со студентами, ее изучающими. «Бюрократы и формальности часто чинят нам препятствия, – пишет мне Дайан, – я, например, могла бы запросто взять сперму давно умершего анонимного донора, хранящуюся в Криобанке. Но только не сперму собственного мужа без нужной бумажки».

HFEA потратила больше ста тысяч фунтов на судебные издержки. Случай Дайан Блад вошел в учебники не только религиоведения, но и также истории и юриспруденции, став уникальным: посмертное извлечение спермы и оплодотворение без завещания сегодня запрещены в Великобритании окончательно и бесповоротно. «Мы судились не зря», – резюмировала Рут Дич.

Глава 5: Религия

Клирики полыхнули праведным гневом: непорочное зачатие, их патент, украден и воплощен конкурентами. В 2010 году хор христиан, от Папской академии наук до Московской патриархии, воззвал против вручения Нобелевской премии Роберту Эдвардсу, но ни Господь, ни господа из Нобелевского комитета не вняли их мольбам.

К антинаучному экстремизму церковь возвращалась и после инквизиции. Для ЭКО, локомотива, тянущего мир в будущее, она не сделала исключения и вставила палки в колеса, но пустить под откос так и не смогла. Пришлось прекратить перекрестный благодатный огонь и сесть за стол переговоров.

Парламентеры, исследователи христианской этики католики Томас Шэннон и Аллан Уолтер, в 1990 году предложили консенсус – биоэтическую доктрину «Рассуждения о моральном статусе преэмбриона» [122], примиряющую промысел божий с человеческим. Взяв их текст за образец, ведомства разных религий составили собственные уставы. Сквозь каждый из них красной нитью шла мысль: зачатие с медицинской помощью должно максимально соответствовать естеству (то есть внутриматочная инсеминация – это хорошо, а вот ЭКО уже не очень). За редким исключением команда разномастных теологов дружно сыграла против ВРТ, таких как: донорские яйцеклетки и сперма, суррогатное материнство, любое вмешательство