Жизнь - Подвиг Николая Островского - Иван Осадчий

Вы не только большой художник, вы своей жизнью возбуждаете в людях стремление работать, быть полезным обществу, делать, как вы. Ваш лозунг «не сдадимся» увлекает за вами многих и многих. Был ли у вас Роллан?

О. – Меня не было в Москве во время его пребывания там, но в следующий его приезд в СССР я надеюсь встретиться с ним.

К. – Когда-то будет написан роман о вас, я в этом убежден. Пока еще это время не наступило. Но вас уже знают за границей. Вы, несомненно, завяжете связь с большими писателями Запада… Скоро Островский будет известен во всем мире так же, как в своей стране. Буржуазия ценит мужество в людях. Ваше мужество вдохновляется большевистским духом. Буржуазия будет вынуждена узнать, что такое большевистское мужество и как его воспитывает партия. Из книги узнают человека, которого любит вся страна, которого уважает и бережет правительство.

О. – Товарищ (не обижайтесь, что я называю вас таким словом, это одно из прекраснейших слов, созданных революцией по тому содержанию, которое в него вкладывается), я хочу спросить вас о ваших убеждениях.

Вы – представитель буржуазной газеты, а ваши личные убеждения? Если вы – мужественный человек, вы должны сказать мне правду.

К. – За пять лет жизни в Москве я приобрел много друзей-коммунистов, которые относятся ко мне с полным доверием. Меня знают в НКИД как дружественного журналиста… «Ньюс кроникл» – либеральная газета. Мне приходилось не раз бросать работу в газетах, которые начинали вульгарно относиться к СССР. Я приехал сюда работать, так как мне хотелось жить в СССР и изучить его. Для меня несомненно, что коммунизм – следующий этап цивилизации.

О. – Безусловно! Но сейчас в капиталистических странах журналисты вынуждены прибегать ко лжи. Больше того, целые политические партии лгут в своей работе. Правды они говорить не могут, так как массы отойдут от них, и они должны маневрировать между двух групп – правящей группой и трудящимися массами. Наша партия состоит на восемьдесят процентов из пролетариев. Они честны своим трудом, и только они имеют право быть хозяевами страны. Нас обвиняют в разрушении творений искусства, но вы видите всю подлость этой клеветы. Нигде искусство так не охраняется, как у нас. А читают ли где-нибудь Шекспира так, как у нас? И это рабочие, которых считают варварами. А вопросы гуманизма! Говорят, что мы забыли это слово. Подлая ложь. Наоборот, гуманизм по отношению к врагам был причиной многих ошибок. Наша мечта – возрождение человечества.

К. – Да. В Сочи хорошо видишь заботу правительства о здоровье и отдыхе трудящихся.

О. – Это только начало. Ведь колесо в начале вращения не дает 1500 оборотов, это приходит постепенно. А помните «Россию во мгле» Уэллса? Он считал, что в Кремле сидят мечтатели и романтики и сочиняют сказки. Странный он человек – при огромном уме и таланте в нем все-таки такая ограниченность. Он пишет фантастические вещи и видит (правда, искаженно видит) на 1500 лет вперед, но не хочет видеть того, что творится сегодня у нас. Бернард Шоу – огромная личность, с необыкновенно острым умом, и его у нас прекрасно знают, и не только в городах, но и в селах…

К. – Самая светлая личность в мире – это Роллан.

О. – Да, и он привлекает к себе все чистые сердца. У него огромное сердце.

К. – Теперь самое острое оружие в разговоре с интеллигентами на Западе о коммунизме – это слова Роллана, Барбюса…

Человечество понимает, что у вас дело идет хорошо. СССР посетил недавно один литовец, профессор, турист. Он не был здесь двадцать лет. В беседе со мной он сказал, что они думали, что без частной собственности у большевиков не может дело пойти: стимула нет. Но, оказывается, дело идет. Он видит: идут поезда, работают гостиницы и так далее. Больше – он видит огромные стройки. Он видит громадную работу по поднятию культурного уровня населения. И вот, настроенный против при приезде, он уезжает убежденный, что коммунизм – большая сила.

О. – Мы – коммунисты-материалисты и понимаем, как страшна машина угнетения человечества. Она уже отработала. Когда-то капитализм имел цивилизаторскую роль, созидательную. Хоть и на основе эксплуатации, но он создавал огромные ценности. Этого не будешь отрицать. Но то, что делается сейчас: выбрасываются в море бочки масла, тысячи тонн кофе…

Разве это не признак распада, гниения капитализма. Но самое отвратительное чудовище – это буржуазная печать. Каково положение журналиста: или лги и получай деньги, или будешь вышвырнут вон? У кого честное сердце, тот откажется, а большинство пойдет на это.

Трудно удержать там честное имя. А ведь страшно жить так. Журналисты лгут сознательно. Они всегда знают правду, но продают ее. Это профессия проститутки. Фашисты видят отлично, где хорошо, но они будут уничтожать это хорошее из ненависти. И вот рабочие массы читают газеты, многие верят им. Это страшнее всего.

Мы уважаем честную открытую борьбу с оружием в руках. Я сам дрался и убивал и, будучи впереди цепи, вел на это других. Но не помню случая, чтобы мы уничтожали сдавшегося, безоружного врага. Это был уже не враг. Откуда осталась у бойцов теплота к этим людям, которых десять минут назад они без пощады рубили? Я сам отдавал последнюю махорку. Были отдельные, единичные выступления махновцев, недавно попавших в отряд, но мы их перевоспитывали…

Я, если бы чувствовал неправоту дела, которое я выполняю, мне кажется, я не мог бы никогда улыбаться. Вы знаете, не надо было агитаторов, чтобы сделать пленных своими товарищами. Лучше агитатора – бойцы с их теплым отношением, которое разоблачало ложь офицеров. Пленный солдат, познанский крестьянин, чувствовал полное спокойствие за свою жизнь и быстро становился нашим.

И совершенно другое отношение к пленным красноармейцам со стороны польских офицеров. Как они издевались: выкалывали глаза, истязали, уничтожали попавших в плен бойцов, эти носители культуры! А ведь говорили на Западе, что Польша – страж культуры?! Я сам видел все издевательства польских офицеров. Я могу смело говорить о них, я испытал их: вот откуда и пламя ненависти к фашистам.

Я знаю, что такое гнет капиталистической эксплуатации. Я работал с одиннадцати лет, и работал по тринадцать-пятнадцать часов в сутки. Но меня били. Били не за плохую работу, я работал честно, а за то, что не даю столько, сколько хозяину хотелось взять от меня. Таково отношение эксплуататоров к трудящимся во всем мире. И эти люди говорят о гуманности! А дома они слушают Вагнера и Бетховена, и призраки замученных ими людей не смущают их покоя. Их благополучие построено на нечеловеческом отношении к рабочим, которых они презирают за некультурность. Но как рабочий может стать культурным в условиях капиталистической эксплуатации? Не они ли тянут его назад, к средневековью? У нас тоже есть недостатки, но это остатки старого наследства…

К. – Какие недостатки имеете вы в виду?

О. – Отсталость сельского населения, например: на селе еще много неразвитых людей. Столетиями крестьян заставляли жить жизнью животных, не давая доступа к знанию, всячески затемняли сознание. Ведь единственной книгой для народа было «Евангелие» да еще рассказы о дьяволе. И это особенно последовательно проводилось в отношении национальных меньшинств. Давно ли в Кабардино-Балкарии изжиты чисто средневековые обычаи, обряды, жуткое отношение к женщине? Разжигание национальной розни – один их методов политики капиталистов. Вполне понятна их боязнь объединения угнетенных народов.