Ночной Странник - Ярослав Гжендович

Драккайнен спрятал нож.

Вот же я сукин сын, подумал с удивлением. Чувствую себя так, словно зарезал дельфина.

Он повернулся и остолбенел. На его сумах хозяйничала огромная, размером с гуся, черная птаха с огромной башкой и мощным, как острие чекана, клювом.

– Да этого быть не может! – рявкнул Драккайнен, преисполненный внезапным возмущением. – Пошла прочь!

Птица склонила голову, поглядывая на Драккайнена, блеснула белым веком, после чего хамским и хриплым тоном, но совершенно отчетливо повторила:

– Пошла прочь!

Разворошила клювом рассыпанные вещи и нашла кусок сухой колбасы, который тотчас же проглотила, не обращая внимания ни на крики, ни на дикий галоп Странника. Драккайнен бежал через поляну, выкрикивая самые худшие финские ругательства, но, припадая на больную ногу, не имел шанса. Птица клюнула большую кучу его вещей, что выглядело так, как если бы по ней рубанули киркой. Когда подняла голову, в ее клюве виднелась маленькая, поблескивающая металлом трубочка.

Зерно.

– Нет! – орал Драккайнен. – Сейчас же выплюнь!

Птица ударила широкими крыльями и взлетела над поляной. Не слишком быстро.

– Да чтоб тебя разорвало! – орал разведчик. – Да чтоб ты лосю в аду отсасывал, проклятущий урод!

Но ворон уже взлетел высоко над деревьями.

– Да каркни ты триумфально, сукин сын! – кричал ему вслед Драккайнен. – Каркни и вырони это! Чтоб ты им подавился, урод.

Осмотрел оставшиеся вещи. Котелок был продырявлен и, что еще хуже, вместилище последнего зерна было помято. Ругаясь, он отложил шприц и пособирал остальные вещи, а потом принялся монтировать лук.

– Никогда больше, никогда! – процедил, стыкуя обе дуги и насаживая систему блоков.

Если птица проглотит сосуд целиком, то не должно бы ничего произойти. Из-за глупой птахи человеку теперь придется убивать воронов десятками, а потом их потрошить. Занятие на годы. Разве что тварь украсит зерном свое гнездо, как это делают сороки. Безнадежно.

– И почему ты не сожрал что-нибудь другое? – крикнул он, запрокинув голову к небу. – Тебе моей охотничьей не хватило?! Не мог нажраться золота, если потянуло на блестяшки?

Была у него пара стрел, которые следовало соединить. Но все равно придется ждать. Ничего больше не сделать.

Он снова натянул доспех, разобрал свой скарб и вернулся к затоке, где все еще высился его шалаш. Казалось, что он начинает здесь врастать.

Он снова разжег костер, окончательно соединил все элементы лука, специальным ключом сократил и натянул тетиву длиной в несколько метров, пропущенную через систему блоков. Хороших стрел с выточенными древками было всего пять, но у него оставался изрядный запас наконечников в специальном мешочке.

Он подхватил мачете и отправился искать материал для стрел.

Заняло это немало времени: найти в природе достаточно ровные ветки – не самое простое занятие. Ведь, по уму, изготовление простых стрел должно длиться целую зиму: отобранные ветки, утяжеленные гирями, вешают где-то в сухом месте и ждут, пока они просохнут и сделаются идеально ровными, – и только потом прилаживают к ним оперение и наконечники.

* * *

Я сижу и делаю стрелы. Это успокаивающее занятие. Люди из примитивных культур проводят таким образом большую часть времени. Делают стрелы, чинят упряжь и доспехи, шьют одежду. Это нужно делать непрерывно, и мне необходимо к этому привыкать. Пояс, полный золота, ничего здесь не изменит. Я не могу вызвать такси, поехать в супермаркет и купить там себе вязанку стрел или пачку ризотто с дарами моря. Наверняка где-то есть базар, но в целом мало кто продает сапоги, стрелы, лук, булки или масло. Всякий делает такие вещи сам. Каждый сам кормит курей, печет хлеб, ткет одеяла и варит пиво. Ты можешь где-то купить гвозди или крючки, но здесь нет магазинов промтоваров. Это земледельческая культура.

Благодаря прогулке среди кустов я нахожу четыре пера разной величины, которые пригодятся для оперения. Разделяю их напополам, надрезаю кончики, смачиваю перья живицей, работаю нитью – и через два часа у меня есть еще шесть стрел.

Некоторое время я стреляю в кучу песка между высокими валунами на берегу. Возвращаю свои навыки. Стрелы летят по-разному, поэтому стараюсь просчитать поправку, пока – после долгого времени – не начинаю попадать всякий раз в мясистый лист, положенный на откосе в качестве цели. Мой лук с блочным натяжением лупит с силой в семьдесят фунтов, но благодаря продуманной системе воротов натягивается как тридцатифунтовый – стрелы втыкаются в песок по самое оперение. И все же, несмотря на это, после часа упражнений у меня болят мышцы правой руки и плеча. Перед глазами встают изуродованные скелеты средневековых лучников, с кривыми хребтами и следами от надорванных мышц. Я натягиваю по-английски от ноги, по-спортивному прямо и по-японски из-за головы. Чтобы наверняка – стреляю еще из подмышки и от бедра, держа лук горизонтально. С двадцати метров я сажаю стрелы почти туда, куда захочу, за исключением одной, которую явственно относит в сторону.

Втыкаю в землю у шатра стрелы, готовые к использованию. Оружие улучшает мое самочувствие. Я родом из мира, где охотнее всего убивают на расстоянии.

Перерыв в путешествии, предназначенный для ожидания.

Потому я жду.

Через какое-то время забираю меч, нож, колчан и иду на охоту.

Это не так просто. Одну стрелу я трачу совершенно по-идиотски, выстрелив в летящую птицу, которая мне показалась соблазнительно похожей на гуся. Слишком полагаюсь на помощь цифрала – и мажу на волос, но стрела лупит метров на двести вверх, а потом падает в чащу и исчезает из глаз.

Через несколько часов я теряю надежду. Окрестности словно вымерли. Нет даже чего-то вроде кроликов. Большие травоядные редки на рассвете, это для них нелучшее время. Но речь не об этом. Я не встречаю ни жаб, ни мышей, не слышно птиц, не видно даже насекомых.

В конце концов я заканчиваю тем, что брожу по мелководью с луком в руке, высматривая рыб среди камней и скал. Несколько раз стреляю безрезультатно, пока извивающееся серебристо-крапчатое тело, подобное мурене, означенное торчащей из воды стрелой – как гигантским поплавком, – завершает дело. Я несу рыбину в лагерь, меня переполняет гордость, какую и представить себе непросто. Я одновременно ощущаю себя непобедимым и смешным. Всю жизнь, когда хотелось мне рыбы, я ее покупал. Шел в «Теско» в Гваре или на набережную над портом, где стояли рыбацкие лодки на воздушной подушке, или в рибарицу и там выбирал между камбалами, сардинами и тунцами, что красиво лежали на льду, прямо с ночного улова. А теперь меня распирает гордость от одной-единственной рыбины. И только потому, что я лично добыл еду в богом забытом уголке Побережья, вооруженный луком и предоставленный природе.

После двух лет обучения, модифицированный бионически, обученный в школе коммандос, я обрел умения, которыми здесь обладает любой ребенок.