Выход А - Евгения Батурина

Майка не ответила на мои письма, зато Марина Игоревна, как и обещала, прислала расписание в «Бурато» на 1 сентября. Первым Кузиным уроком были, конечно, африканские барабаны.

«Давай уже, осень, начинайся», – прошептала я. Начинайся, прекрасная золотая пора моей жизни. Я что-то устала быть несчастной.

Первого сентября без предупреждения похолодало и полил дождь. Осень пришла, будто новый, присланный сверху начальник, который сразу установил свои правила.

Теперь у вас, люди, будет холодно и темно примерно до апреля. На поблажки не рассчитывайте, тихо выполняйте свой kpi, и тогда я иногда буду баловать вас маленькими премиями в виде редких солнечных дней. Сами виноваты. Вернее, виноваты ваши предки – могли бы не останавливаться здесь и дойти до Калифорнии или хотя бы Черного моря.

Ранним утром мама, как беспокойная лесная белка, бегала по Нехорошей квартире и натыкалась на вещи.

– Я не взяла ничего теплого! У тебя есть осенние ботинки? А свитер приличный, без микки-маусов? Я не могу читать лекцию о Камю в Микки-Маусе.

– Почему? «Чума» как раз про крыс.

Мама сверкнула гневными очами и помчалась искать крем для обуви. Она очень серьезно относилась к новой работе.

Когда мама наконец собралась и вышла из квартиры, выставив перед собой мой зонтик, как шпагу, веселье разом закончилось.

Кузя пришел на кухню вялый, какой-то прозрачный и, как выяснилось, горячий. Померили температуру – 38,3, и это с утра. Услышав, что первый день в «Бурато» придется пропустить, он горько заплакал. «Там сегодня будет приветственный пирог! Огромный, шоколадный, со свечками для каждого, сколько детей, столько свечек!» – жалобно сказал ребенок, взял свой новый телефон, лег в кровать и стал смотреть в потолок. Я понимала, что плачет он больше от температуры, чем от обиды и тоски по пирогу, но грустила вместе с ним и пыталась утешать:

– Может быть, завтра ты выздоровеешь, а пирог еще останется?

– Но он же уже не будет огромный, а мою свечку выбросят, – отвечал Кузя тихо и скорбно. Слезы катились ему в уши и на подушку по блестящим дорожкам.

Температура поднималась, я дала Кузе жаропонижающее и взяла телефон, чтобы позвонить Марине Игоревне в «Бурато». Но на экране уже мигало слово «Вениамин». Зачастил, однако. «Почувствовал, что ребенок заболел!» – мелькнуло у меня в голове.

– Ну ты где? – недовольно спросил бывший муж. – Сколько ждать-то? Все линейки закончились давно.

– Мы дома, Кузя заболел, – честно сказала я.

– Ну да, конечно, – усталым тоном пропел Вениамин. – Не зайдешь, значит, за извещением.

– Нет, извини, – я старалась быть вежливой. – Но ты можешь заехать и привезти его к нам, на «Курскую». Кстати, поговори с Кузей, пожалуйста.

И, не дав Вениамину опомниться, я сунула трубку ребенку. Прямо как когда-то мой любовник Семен Грановский застал меня врасплох и позвал к телефону свою жену Вику. Кажется, я быстро обучаюсь бесчестным методам.

– Папа! – закричал Кузя с такой радостью, что чуть не выздоровел.

Они поговорили минут пять, а следующие пятнадцать ребенок пересказывал мне их беседу во всех подробностях, очень многословно, громко и возбужденно.

– Папа сказал, что приедет днем! Я отправил ему эсэмэской наш адрес, и теперь мы будем переписываться! Он купил мне на Первое сентября квадрокоптер, и мы его запустим во дворе, когда я выздоровлю! А может, у меня уже нету температуры?

Температура была, хоть и ниже, чем с утра – благодаря сиропу и возвращению блудного отца.

– Ну ничего, – продолжал радоваться Кузя. – Тогда он еще раз приедет в выходные с квадрокоптером. У нас есть папин любимый чай в треугольничках? А колбаса докторская есть? А можно я сам нарежу колбасу и хлеб для бутербродов?

Потом Кузя писал Вениамину сообщения большими буквами и спрашивал, сколько еще осталось ехать. Отец отвечал, что попал в пробку. Затем отвечать перестал. Кузя из кровати переехал в прихожую и сел на калошницу. Телефон ни на секунду из рук не выпускал.

Я сама несколько раз позвонила Вениамину из кухни, чтобы Кузя не слышал. Трубку не брали. Я раскладывала на тарелке бутерброды и продолжала набирать номер как заведенная – бесполезно.

В шесть вечера зазвонил Кузин телефон. Ребенок встрепенулся, вскочил с калошницы, запинаясь, произнес: «А-алле, пап!» Потом долго молчал в трубку. Потом сказал: «Ага, ладно» – и отключился. Очень медленно пошел из прихожей в свою комнату и там лег на кровать вниз лицом.

– Что случилось? – Я села у кровати на корточки и осторожно погладила Кузю по спине. Он вздрогнул, не ответил. Высвободил одну руку – жестом попросил коалку Жору. Я принесла и еще раз спросила, что произошло.

– У папы спустило все четыре колеса, он не приедет, – устало сказал Кузя в подушку. Я увидела, что лицо его сморщилось. Мой ребенок плакал беззвучно и горько, как взрослый.

Температура снова поднялась. Позвонила сестра Ж. и сказала, что у нее тоже под 39 – видимо, они с Кузей подхватили один и тот же вирус.

– А у тебя что с голосом? – спросила Жозефина. – Заболеваешь?

Я рассказала ей, что у меня с голосом. Она обозвала Вениамина причудливым словом чухоблох и предложила приехать.

– Да нет, спасибо, – вздохнула я. – Куда ж с такой температурой. И отца ты Кузе все равно не заменишь. Скорее уж мне надо ехать к тебе с лекарствами.

– Мне все папа привез, – сказала сестра Ж. будто нехотя. – И ночевать остается. Завтра надо отсюда переезжать, я нашла на Шаболовке классную квартирку.

– А свою сдала?

– Угу. Дочке папиного друга. Она дизайнер и ремонт обещала сделать. Как-то сегодня все удачно получилось. – Жозефина, кажется, чувствовала себя виноватой за то, что у нее, в отличие от Кузи, есть нормальный отец и хорошие новости.

– Шаболовка – это отлично, – попыталась я изобразить бодрость.

– Ага. Можно на работу ездить на велосипеде.

Я представила, как высокая сутулая Жозефина в сером офисном костюме и на каблуках едет по Якиманке на велосипеде, и засмеялась уже от души. Даже передала привет Геннадию Козлюку.

Часов в семь позвонила Марина Игоревна из «Бурато», спросила, почему Кузи не было – я так и забыла ее предупредить, – поохала и сказала, что его кусок шоколадного пирога с зеленой свечкой стоит в холодильнике на первом этаже и я могу его забрать.

– Вы же близко живете? – уточнила она. – А то я могу сама завезти.

Все хотели приехать к Кузе, кроме чухоблоха Вениамина.

Вернулась из института радостная и беззаботная, как студентка, мама, выслушала меня и почти силой вытолкала на улицу за пирогом для Кузи. Мне было ее жалко – она, наверное, хотела отпраздновать свою первую после долгого перерыва лекцию, а нам не до торжеств. Надо ей цветов хотя бы купить 1 сентября – как педагогу.