Железный лес - Анна Малышева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я очень на тебя рассчитывал, – произнес Игнат. Он так и не убрал в папку ни одного листка. – Посмотри, это же пустячная работа для тебя! Сделай только вот этот герб, и я сразу заплачу, деньги есть, смотри!
Он подскочил к сумке и извлек из внутреннего кармана потрепанную черную косметичку. Оттуда появился длинный белый конверт.
– Саша, что тебе стоит? – Игнат подходил к художнице, держа конверт в вытянутой руке так, как в криминальных драмах обычно держат оружие. – Сделай один щит! Доску я тебе через пару часов привезу. Аутентичные краски у тебя должны быть, ты же реставратор.
– Я реставратор, а не поддельщик, – отрезала Александра. – И материалы для работы у меня самые обычные. У меня нет нужды в аутентичных красках.
– Но ты можешь купить! – воскликнул Игнат и положил конверт на стол. – Здесь аванс, пока две тысячи долларов. Потом столько же. Саша, я клянусь, мне достанется куда меньше, но я сейчас не за деньгами гонюсь, мне хочется сделать это дело…
– Отцепись, а? – произнесла она так выразительно, что голубые глаза Игната словно подернулись пеплом. – Я сказала – нет.
Гость коротко выругался на языке, которого Александра не знала. Но интонацию она поняла.
– Не поможет, – ответила художница. – И деньги забери. Я тебе честно скажу – появись ты парой дней раньше, я бы думала дольше. Голод не тетка, и за квартиру платить надо. Но сейчас – нет.
Она задернула молнию на сумке:
– Я ухожу. Собирай вещи и…
Александра осеклась. Игнат не сводил с нее взгляда, выражения которого она не понимала. В нем были смешаны разочарование, надежда и… «Отчаяние. Да, очень похоже на отчаяние. С чего бы? Он говорит, что дела у него идут неплохо».
– И я подумаю, кто может рисовать для тебя гербы, – она закончила фразу совсем не так, как собиралась. – В конце концов, твое предприятие, и в самом деле, больше курьезное, чем противозаконное.
– Ладно, не старайся ради меня, сам найду кого-нибудь, – вздохнул Игнат. Он вынул ободок из волос и вновь его надел, проведя борозды по черным прядям, иссеченным сединой. – Это не так уж сложно. Но я хотел, чтобы это была ты.
Он принялся собирать листы картона в папку. На мгновение задержался, разглядывая последний лист и произнес, словно про себя:
– Вот только бы этот сделала для меня… Не за деньги, так, по старой дружбе. Странный герб. Ты же любишь все странное, я помню.
– Чем же он странный? – Александра, не удержавшись, вернулась к столу. – С виду такой, как все. Красивый.
– В червлёном поле три серебряных сухих дерева, – Игнат продолжал держать лист в вытянутой руке, любуясь рисунком на расстоянии. – Это то, что мы видим. А в описании сказано иначе: «В червлёном поле железный лес».
– Так это почти одно и то же.
– Совсем нет. В описании не указано число фигур. Это возможно лишь в том случае, если в гербе расположено более двенадцати фигур, причем некоторые из них выходят за края щита. В таком случае, щит называется усеянным. Например, лазуревое поле, усеянное золотыми лилиями. Три дерева – это не лес. Да и к тому же, металл указывается неправильно. В геральдике всего два металла: золото и серебро. И пять эмалей, то есть цветов: красный – червлёнь, голубой – лазурь, черный – чернь, зеленый – зелень и пурпурный – пурпур. А также два меха – горностаевый и беличий. Это все. Никакого железа нет.
– И о чем это говорит?
– Описание делал, скорее всего, с чужих слов и по памяти, человек, не имеющий никакого представления о блазоне. Какой-то аферист.
– Вроде тебя, – фыркнула Александра. – Ну, я готова. Собирай вещи, уходим.
– Можно я хоть посплю пару часов? – умоляюще спросил Игнат.
– Я поздно вернусь. Найди лучше гостиницу, деньги у тебя есть.
– Ну можно хоть сумку до вечера оставить?
– С твоими гербами?! Нет, конечно.
– Саша, не зверей, – Игнат изумленно смотрел на нее. – Ты человека с вещами на улицу выгоняешь. Вот оно, хваленое московское гостеприимство!
– Игнат, я просто давно и хорошо тебя знаю, – спокойно ответила художница. – Потом будет очень трудно выставить тебя на улицу. Ты как-то очень легко начинаешь считать чужое – своим.
– А ты изменилась… – протянул он, начиная паковать, наконец, сумку.
Александра пожала плечами:
– Ты Дюма почитай, «Двадцать лет спустя», там тоже все мушкетеры изменились. А мы с тобой больше двадцати лет не виделись. Ладно, сумку можешь оставить до вечера. Но если меня обкрадут, я за нее отвечать не буду.
Игнат просиял и задвинул сумку под стол, словно это могло обеспечить ее лучшую сохранность.
На улицу они вышли уже около одиннадцати – на три часа позже, чем планировала выйти Александра. В подворотне им встретилась Юлия Петровна. Увидев Александру с кавалером, она загадочно приподняла выщипанные в ниточку брови и тонко, с пониманием, улыбнулась. Александра поздоровалась.
– Какой день чудесный, – заметила Юлия Петровна. – Я слушала сводку погоды, завтра жара начнет спадать. Ну что, Сашенька, приходил к вам загадочный незнакомец?
Вновь оглядев потрепанную фигуру Игната, квартирная хозяйка уже явственно улыбнулась. Александра чувствовала неловкость и представила гостя:
– Это Игнат, мы когда-то вместе учились в Питере. Это… Юлия.
Игнат, явно томясь, заявил, что ему очень приятно.
– Вы торопитесь, я вижу? Сашенька, на минуточку…
Она поманила Александру в сторону и громким шепотом напомнила:
– У нас был уговор – только один жилец.
– Он не живет у меня, – возразила Александра. – Он не ночевал. Только утром прилетел и сейчас идет в гостиницу…
– Я вам верю, дорогая, – тем же театральным шепотом перебила Юлия Петровна. – Но только я видела вчера в окно, как вас привез домой один мужчина… А утром вы выходите с другим. А спрашивал о вас третий. Смотрите, будьте осторожны!
Александра, не выдержав, рассмеялась.
– Если бы вы видели, Юлия Петровна, в каких условиях я жила раньше, в разрушенном доме, совсем одна… Вы бы поняли, что я очень неосторожна.
Не желая больше тратить время, она вернулась к Игнату и, не останавливаясь, отрывисто бросила:
– Идем.
Они шли к метро молча. Игнат, чувствуя раздражение спутницы, разговоров не заводил и только нерешительно поглядывал в ее сторону. Поравнявшись со своим бывшим домом, забранным в строительные леса, Александра невольно вздохнула и приостановилась. Мансарда стала непригодной для жизни, и все же там художница была сама себе хозяйка. Ей было жаль той странной, неустроенной жизни.