Славный парень - Дин Кунц

Ключи оставили в замке зажигания. На пассажирском сиденье лежал «дипломат».

Крайт не стал поднимать крышку багажника, чтобы посмотреть, положен ли туда маленький чемоданчик.

В 2:32 ночи он не испытывал ни малейших признаков усталости. Предполагая, что ему придется провести долгую ночь с этой Пейкуэтт, вчера проспал до четырех часов дня.

Еще несколько минут, и он узнает, где найти и женщину, и самозваного рыцаря, который взялся ее охранять. И задолго до рассвета Тимоти Кэрриер будет лежать в земле, как и те рыцари, которые когда-то сидели за Круглым столом короля Артура.

Смелость Кэрриера и его умелое обращение с оружием заинтриговали, но не испугали Крайта. Недавние события ни на йоту не умалили его уверенности в себе, он и на этот раз не собирался ничего выяснять о Кэрриере.

Чем больше он узнавал о людях, которых ему заказывали, тем значительнее возрастала вероятность того, что он узнает и о причинах, по которым их хотели убить. А если бы он узнал слишком много, то пришел бы день, когда его работодатели вынесли бы смертный приговор и ему.

Кэрриер обрек себя на смерть добровольно, но Крайт полагал, что и в этом случае нужно следовать ранее установленному правилу: не задавать лишних вопросов.

Если женщина тоже не умрет до рассвета, то окажется в его власти. И Крайт не собирался обходиться с ней мягко, как наверняка обошелся бы, если б она осталась дома и смирилась со своей судьбой.

В конце концов, из-за этого увальня-каменщика вместе с седаном Крайт потерял кружку с попугаем, к которой так привязался.

Но, по крайней мере, у него остался тюбик с бальзамом для губ.

Он завел двигатель. Осветился приборный щиток.

Маленький пятиэтажный отель построили на обрыве над океаном давным-давно. Бугенвиллеи оплетали пурпурным и красным решетки у входа и расцвечивали мостовую конфетти лепестков.

В четверть первого Тим написал в регистрационной книге: «Мистер и миссис Тимоти Кэрриер», расписался. Ночной портье тем временем пропустил его карточку «Виза» через свой терминал, установив ее подлинность и сняв положенную сумму.

В их номере на третьем этаже сдвижные стеклянные двери вели на балкон, где стояли два металлических стула и столик для коктейлей. От каждого из соседних балконов их отделяло примерно три фута пустоты.

Под угольно-черным небом лежало черное, как сажа, море. Словно серый дым, пена на низких волнах набегала на берег, исчезая на пепельном песке.

К северу от них ветер громко шуршал кронами массивных пальм, заглушая мерный шум прибоя.

Стоя у балконного поручня, глядя на западный горизонт, на невидимую ночью линию пересечения неба и моря, Линда вздохнула:

— Им теперь без разницы.

— Кому что без разницы? — спросил Тим.

— Портье все равно, женаты мужчина и женщина, решившие остановиться в одном номере, или нет.

— Да, я знаю. Но это нехорошо.

— Оберегаешь мою честь, так?

— Я думаю, с этим ты справляешься сама.

Она перевела взгляд с затерянного в ночи горизонта на него.

— Мне нравится твоя манера разговора.

— И какая она?

— Никак не могу подобрать наиболее подходящее слово.

— И это говорит писательница.

Оставив балкон ветру, они вернулись в номер, закрыли сдвижные двери.

— Какую выбираешь кровать? — спросил он.

— Вот эта пойдет. — Она стянула покрывало с одной.

— Я в определенной степени уверен, что тут мы в безопасности.

Она нахмурилась:

— А почему нет?

— Я все гадаю, как он нашел нас около ресторана-кафетерия.

— Должно быть, он действительно живет где-то рядом с пустырем, на котором зарегистрирован его автомобиль. Вот случайно и увидел, как мы проверяли пустырь.

— Такие случайности обычно не случаются.

— Иногда такое возможно. Как говорится, не повезло.

— В любом случае мы должны быть готовы к неожиданностям. Может, лучше спать в одежде.

— Я все равно не собиралась раздеваться.

— Ох. Да. Разумеется, не собиралась.

— Не надо выглядеть таким разочарованным.

— Я не просто разочарован. Я в отчаянии.

Когда Линда ушла в спальню, Тим погасил верхний свет. На тумбочке между кроватями стояла лампа с трехпозиционным переключателем, и он включил наименьший накал.

Сидя на краешке кровати, набрал номер таверны, где Руни ещё продолжал работать.

— Ты где? — спросил Руни.

— На этой стороне рая.

— И не надейся к нему приблизиться.

— Этого-то я и боюсь. Послушай, Лайм, он говорил с кем-то ещё, кроме тебя?

— Акула в туфлях?

— Да, он самый. Он говорил с кем-то из посетителей?

— Нет. Только со мной.

— Может, он пошел наверх, поговорить с Мишель?

— Нет. Когда он вернулся, она стояла за стойкой, рядом со мной.

— Кто-то назвал ему мое имя. И он заполучил номер моего мобильника.

— Только не здесь. Но ведь твоего номера нет в справочнике.

— Именно это мне и говорит телефонная компания.

— Тим, кто этот парень?

— Мне очень хочется это выяснить. Послушай, Лайм, я давно уже не общался с женщинами, поэтому ты должен мне помочь.

— Чего-то я недопонял. С женщинами?

— Подскажи мне, что будет приятно услышать женщине.

— Приятно? Приятное о чем?

— Не знаю. О ее волосах.

— Ты можешь сказать: «Мне нравятся твои волосы».

— Как ты уговорил Мишель выйти за тебя замуж?

— Сказал, что покончу с собой, если она мне откажет.

— В наших отношениях для этого рановато. Я насчет угрозы самоубийства. Должен закругляться.

Выйдя из ванной, умытая и со схваченными заколкой волосами, она выглядела ослепительной. Собственно, такой же ослепительной она и уходила в ванну.

— Мне нравятся твои волосы, — признался Тим.

— Мои волосы? Я думаю их подстричь.

— Они такие блестящие и такие темные, что кажутся черными.

— Я их не крашу.

— Нет, конечно же, нет. Я и не говорю, что ты их красишь или у тебя парик.