Неизвестный Путин. Тайны личной жизни - Нелли Гореславская

Но семья Путиных жила в Германии уже почти пять лет. Здесь родилась Катя, здесь обе девочки начали говорить, мешая русские слова с немецкими. Здесь у Путиных появилось много друзей. Страна давно перестала быть им чужой. Они ее полюбили.

И потому Владимир Путин пошел на переговоры, хотя это не было прописано ни в одной инструкции. Так что подобная инициатива, закончись она неудачей, могла бы обернуться для него весьма печальными последствиями. Кстати, сослуживцы, которые были с ним в здании, отговаривали его от такого шага. «Во-первых, тебя ведь могут убить, — говорили они. — Во-вторых, что нам делать, если тебя захватят в заложники?» Но он все же решился.

«Когда я подошел к толпе, меня начали спрашивать, кто я и что это за здание, — рассказывал он.

— Советский военный объект, — ответил я.

— Почему у вас машины с немецкими номерами?

— По соответствующему договору.

— А вы кто такой?

— Переводчик.

— Переводчики так хорошо по-немецки не говорят.

— Я еще раз повторяю, что у нас соответствующий межгосударственный договор, и я вас прошу вести себя прилично, не переходить границ. У нас есть определенные правила поведения, и еще раз повторяю — это не имеет ничего общего ни с МГБ, ни с армией ГДР. Это советский военный объект, который является экстерриториальным.

А потом мы с вооруженным солдатом, которому я тихо отдал приказ демонстративно перезарядить автомат, повернулись и медленно пошли в здание.

Но люди не расходились еще достаточно долго. Впрочем, попытку штурмовать здание они тоже оставили. И это было самым главным в тот момент».

К счастью, командующий армией тоже решился принять самостоятельное решение, не дожидаясь приказа из Москвы, и прислал на помощь разведгруппе две машины с десантниками, вооруженными автоматами. Солдаты на грузовиках заехали на территорию, выскочили из машин и оцепили здание по периметру. После этого толпа разошлась, рассеявшись в ночи, словно ее и не было.

Ну а потом пришлось уничтожить все, что было наработано годами силами не одного поколения разведчиков: все связи, контакты, все агентурные сети. Путину самому пришлось сжечь огромное количество материалов. Жгли столько, что печка лопнула.

Все наиболее ценное постарались вывезти в Москву. Но оперативного значения и интереса эти документы уже не представляли — все контакты были прерваны, работа с источниками информации прекращена по соображениям безопасности, материалы уничтожены или сданы в архив.

При этом Владимир Путин не раз подчеркивал, что он (надо думать, как и разведгруппа в целом) не работал против интересов ГДР. Как уже было сказано, Советский Союз лишь использовал ГДР в качестве территории, с которой было удобно вести разведывательную и агентурную работу по Западу, точно такую же, какую те вели по СССР и странам соцлагеря. Если бы это было иначе, то после ГДР Путин не въехал бы ни в одну страну Западной Европы. Во всяком случае, в то время, когда он еще не достиг каких-либо политических высот. А он выезжал много раз, в том числе и в Германию. Мало того, у него даже какое-то время сохранялась переписка с некоторыми бывшими коллегами по МГБ, которых в то время преследовали по политическим мотивам.

Это была реакция общества на ту систему, символом которой люди считали МГБ. В МГБ видели монстра. Но эта служба тоже была частью общества и болела всеми теми же болезнями. Там, как и везде, работали очень разные люди, в том числе и вполне порядочные. Многие из них искренне верили в коммунистические идеалы. Со многими сотрудники советской разведгруппы находились в дружеских отношениях.

«Действительно, трудно было себе представить, что в ГДР могут начаться такие резкие изменения… Более того, когда они начались, мы не отдавали себе отчет, чем это может закончиться», — сказал потом Владимир Путин.

Странно вообще-то. Как-то непростительно для КГБ. Тем более что в Советском Союзе шли те же процессы, причем именно в СССР они и были запущены. Мало того, многие, как на Западе, так и у нас, считают: были запущены не без помощи КГБ. А потом, видимо, в какой-то момент вышли из-под контроля и обрушились на тех, с чьей помощью появились на свет. Если, конечно, домыслы о роли спецслужб, которые, начиная с Андропова, мечтали реформировать общество, имеют под собой основание.

Впрочем, даже если так, то участие в этих процессах Владимира Путина вряд ли велико, не в тех чинах был он тогда. Он был лишь свидетелем перемен, в частности, того, как рухнула знаменитая Берлинская стена.

«На самом деле я понимал, что это неизбежно. Если честно, то мне было только жаль утраченных позиций Советского Союза в Европе, хотя умом я понимал, что позиция, которая основана на стенах и водоразделах, не может существовать вечно. Но хотелось бы, чтобы на смену пришло нечто иное. А ничего другого не было предложено. И вот это обидно. Просто бросили все и ушли».

У Людмилы от того времени впечатления остались не менее сильные, но более житейские, которыми она не раз делилась с журналистами.

«…Мы приехали в Дрезден в 1986 году. К тому времени я уже окончила университет. Маше был год. Ждали второго ребенка. Катя родилась в Дрездене…

Меня перед поездкой специально никак не инструктировали. Прошла медкомиссию — и все. Наши ведь в ГДР работали вполне легально. Жили мы в доме германской госбезопасности — «Штази». Соседи знали, где мы работаем, а мы знали, где работают они. Но вот интересно. Мы приехали, когда в СССР уже началась перестройка. А они все еще серьезно верили в светлое будущее коммунизма…

О делах дома не говорили. Думаю, накладывал отпечаток характер работы мужа. В КГБ всегда была установка: с женой не делиться. Бывали, говорят, случаи, когда излишняя откровенность приводила к плачевным последствиям. Всегда исходили из того, что чем меньше жена знает, тем крепче спит. Я довольно много общалась с немцами, и если какое-то знакомство было нежелательным, Володя мне об этом говорил.

…У немцев был очень упорядочен быт, да и уровень жизни выше, чем у нас. Думаю, что и получали сотрудники МГБ больше, чем наши ребята. Я могла судить об этом по тому, как жили наши немецкие соседи. Мы, конечно, пытались экономить, копили на машину. Потом, когда вернулись, купили «Волгу». Часть зарплаты там нам платили в немецких марках, часть в долларах. Но мы особенно и не тратили деньги, разве что на еду. Мы же ни за что не платили — жили в казенной квартире с казенной посудой. В общем, жили на чемоданах и мечтали вернуться домой. Очень хотелось домой! Правда, мы хорошо чувствовали себя в ГДР. Четыре года прошло, а за эти четыре года страна и город, в котором живешь, становятся почти твоими. И когда рушилась Берлинская стена и стало уже понятно, что это конец, было такое ужасное чувство, что страны, которая стала тебе почти родной, больше не будет.