Самая страшная книга. Вьюрки - Дарья Бобылева

– Вот, с вареньем тебе испекла, – сказала она. – Чтобы жить сладко было.

– Спасибо, – хотела ответить Юки, но голоса почему-то не было, даже губы еле шевельнулись.

– Надо, чтобы жили тут. Чтобы приглядывали. За ребеночком всегда пригляд нужен.

Бабушка сдернула полотенце, но вместо обещанного пирога с вареньем под ним был перевязанный лентой продолговатый кружевной сверток. Бабушка вскрикнула и уронила блюдо, а упавший сверток быстрой гусеницей пополз прямо к раскладушке…

Юки заметалась, пытаясь подняться, и проснулась. В ушах все еще отдавался эхом пронзительный бабушкин крик – прямо как в ту ночь, когда она впервые услышала странные звуки в предбаннике. Трясущейся рукой Юки выдернула из-под подушки фонарик. Полоска света пробежала по голым новеньким доскам, нашла дверной проем, скользнула по потолку, опустилась вниз. Не заметив ничего подозрительного, Юки выдохнула и перехватила фонарик поудобнее, чтобы ребристая ручка не впивалась в ладонь. Дрогнул призрачный световой кружок на полу… и противоестественно укороченная белая фигурка прыгнула невесть откуда прямо в него. В распахнутом жабьем рту Юки отчетливо увидела гнилые, стершиеся почти под корень молочные зубки.

Юки сама не поняла, когда и как она оказалась в другой комнате. От холода и страха ее трясло, по стенам метался кружок света от зажатого во вспотевшей руке фонарика. Только одно она помнила прекрасно, до дрожи отчетливо: как кружевное существо с легкостью запрыгнуло к ней на раскладушку, доказав тем самым полную бесполезность всех оберегов. Оно приземлилось Юки прямо на ноги, и через тонкое одеяло она почувствовала неоспоримо реальную, холодную тяжесть. Да что там – она чувствовала ее до сих пор.

Юки быстро обшарила комнату лучом фонарика, увидела темнеющий впереди дверной проем – новую дверь здесь еще не поставили – и бросилась туда. Но, не успев пробежать и нескольких метров, неожиданно и больно обо что-то споткнулась. Препятствие с гулким грохотом откатилось в одну сторону, Юки, обдирая коленки, – в другую. Оказывается, она налетела на неизвестно откуда взявшийся желтый эмалированный таз. Наверное, это родители его сюда притащили, разводили в нем клей или еще что-нибудь.

Сзади послышалось торопливое «шлеп-шлеп-шлеп». Юки выключила фонарик, надеясь проскочить в темноте незамеченной, кинулась к выходу из комнаты – и с размаху врезалась в дверь. В запертую дверь, которой здесь не было да и быть не могло. Юки зашарила в отчаянии руками по рассохшемуся дереву, но так и не нашла ни щеколды, ни крючка, зато нащупала чуть правее стену с бумажными струпьями обоев. И их здесь тоже быть не могло: все до последней полоски содрали перед ремонтом. Судорожно выдохнув, Юки снова включила фонарик.

Комната стала другой. Со стенами в тот самый советский цветочек, уже виденный во сне, с крашеным дощатым полом и, самое главное, – с мебелью. Стол, провисшая кровать, тумбочка, прикрытая вязаной салфеткой, и шкаф – монументальный, нелепый шкаф с пустой глазницей зеркала, который они втроем еле-еле выволокли отсюда по частям, а потом папа порубил его на дрова.

Рядом с непостижимым образом вернувшимся шкафом Юки увидела другую дверь, узкую и заманчиво приоткрытую. Раздумывать было некогда, деловитое дробное пошлепывание раздавалось уже совсем близко, а дверь, в которую она тщетно ломилась, была, по всей видимости, заперта на ключ. Юки бросилась к той, другой, дернула за холодную металлическую ручку и юркнула внутрь.

В свете фонарика Юки разглядела ровные ряды полок с какими-то горшками, кастрюлями, коробками. Бледные соленья плавали в банках, как зародыши в формалине. Это была кладовка. Маленькая, глухая, безвыходная кладовка, которую родители давным-давно сломали, чтобы присоединить к комнате, потому что и так есть и сарай, и погреб, а комната небольшая, вот и будет ниша для, например, гостевого диванчика…

«Шлеп-шлеп-шлеп», – послышалось за дверью. Юки подперла ее тяжелой коробкой с каким-то хламом, а сама забилась в самый дальний угол, в труху и паутину. С полок, грохоча, посыпались горшки и банки. Дверь скрипнула, дрогнула, и Юки внезапно с ужасом вспомнила, что открывается-то она наружу, и коробка никак этому не помешает.

Дверь снова скрипнула – прыгучему существу, похоже, удалось каким-то образом добраться до ручки. Юки с отвратительной ясностью представила, как девочка висит там и раскачивается всем своим коротеньким телом, пытаясь открыть. Дверь тяжелая, подумала Юки, у нее не получится, она, правда, тяжелая… И тут же увидела в дрожащем пятне света детские пальцы, вползающие в щель. Юки подскочила к двери и дернула ручку на себя. Пальцы исчезли, с той стороны раздался визг, дверь снова закрылась наглухо.

– Уходи! – заревела Юки. – Уходи-и-и!

И в то же мгновение поняла, что это не ее руки изо всех сил тянут дверь на себя. Это были чужие, взрослые, шершавые руки с потемневшими лопаточками ногтей, но она ощущала их как свои собственные. Она чувствовала прохладу дверной ручки и даже саднящую боль от заусенца, воспаленного чужого заусенца на чужом указательном пальце. Юки бросила отчаянный взгляд вниз и увидела чужое тело – плотное, грудастое, в синем байковом халате, пропахшем луком и кислым потом.

– Уходи-и! – взвыла Юки надтреснутым бабьим голосом, и все закачалось, поплыло, затянулось зеленоватой, как ряска, пеленой…

Рано утром ее нашли раздолбай Пашка и Катя. Юки сидела в углу пустой комнаты, обхватив руками колени, и, казалось, дремала. Хотя Пашка, которому Катя уже успела устроить знатную взбучку за проявленную неосмотрительность, сразу заподозрил непоправимое. Но как только скрипнула половица, Юки распахнула покрасневшие глаза и дико уставилась на вошедших.

– Ну? – Катя опустилась на корточки рядом с ней. – Кого видела?

Заикаясь и перескакивая с одного на другое, Юки рассказала о ночных событиях. Получилось, как обычно, сумбурно и неубедительно, но Катя слушала так, будто все понимала, а потом еще и отругала Юки – за камни, за полынь, за круг из соли. Пашка, оказывается, еще и про руну на двери ей сказал, так что вдобавок и за это влетело. Юки растерянно хлопала мокрыми ресницами, ужас от пережитого сменялся недоумением и обидой, а Катя гнула свое: и так вокруг неизвестно что творится, нельзя в эту магию играть, будь она хоть десять раз выдуманная. Лучше подумала бы Юки своей крашеной головой, не дразнит ли она тараканьими рунами кого не надо, не приманивает ли сама всяких…

– Чертей? – уточнила Юки.

– А хоть бы и чертей! – отрезала Катя, которую Юки никогда прежде не подозревала в зашоренности и мракобесии.

Спорить Юки не стала – сейчас ей было совсем не до защиты своих магических прав. Катя заставила ее собрать вещи – шкатулку с амулетами взять не разрешила – и увела к себе на дачу. Там, напившись травяного чая и съев по Катиному требованию какую-то таблетку, Юки постепенно успокоилась. Катя, похожая теперь не на чудаковатую рыбачку, а на строгую учительницу, велела рассказать все еще раз, по порядку. И слушала очень внимательно, даже делала пометки в блокноте, а Юки рассеянно удивлялась – что же это Катя так чертями интересуется. Неужели знает что-то или даже умеет, а в юной соседке просто конкурента почуяла? Живет одна, скрытно, с тварями водяными и земляными возится, волос темный и в рыжину, если присматриваться, отдает – чем Катя не ведьма?..