Люби себя, как я тебя - Юлия Добровольская

Собой… Но кто он, какой он? — этого Лера не успела узнать и могла только догадываться. По роду занятий они, похоже, близки. И по возрасту, скорей всего, ровня. Его мужественность и благородство… Если они не кажущиеся, тогда и поведение вполне естественно…

Он молчал. Она тоже. Она думала, что Гарри собирается с мыслями перед долгим разговором — не просто же так он вытащил незнакомую женщину из дому на несколько дней…

Все же странно — почему ее? У него что, нет друзей, друга… подруги, наконец? То, что отец одинок, что мать Гарри… Гарри Анатольевича умерла давно, она знала от Катьки. И все. Что живет за городом и что с сыном они в… в не очень близких отношениях. Больше ничего.

Что он иностранец… — а иностранец ли он? — она не знала. Имя, акцент… Стоит ли гадать? Придет время, и она узнает все, что ей доверят. Она не любопытна.

Приятно пахло мужским парфюмом, смешанным с запахом сигарет, и весной, врывавшейся в приоткрытый люк.

Лера попыталась вернуться мыслями к пережитому, но у нее не получалось: словно что-то удерживало ее, не пуская в прошлое — далее чем на час-полтора назад, когда она пошла к бабе Марине, предупредить о том, что уезжает на несколько дней. Та — все еще в слезах, с платком у носа — сказала: детка, ты должна поплакать. А Лера подумала, что странно, она на самом деле не проронила ни одной слезы, как и после смерти мамы. Почему?..

Нет, об этом она тоже не будет сейчас думать — пусть все идет, как идет. Только снова вспомнила свои кошмарные сны накануне Катькиного прилета… приезда.

* * *

Дом был деревянный, двухэтажный, небольшой и уютный.

Высокое крыльцо, веранда. Внутри разделенное лестницей на две части пространство. Слева — кухня-столовая, справа — рабочий кабинет, вид которого подтвердил предположения Леры о том, что отец Гарри — человек интеллектуального труда: стеллажи с множеством книг, стол с пишущей машинкой, тоже заваленный книгами.

В доме был порядок, но что-то неуловимое выдавало отсутствие женской руки.

Их встретил большой полосатый серый кот. Он раскатисто муркнул и потерся о ноги хозяина. Гарри погладил его. На этом мужские нежности закончились, и кот ушел по своим делам.

— Его зовут Бегемот, — сказал Гарри.

— Не может быть!

— Что вас так удивило?

— У бабы Марины, соседки, всех котов звали Бегемотами…

— Значит, мы читаем одни и те же книги.

— Катька звала их Додо.

— Тоже хорошая книга…

— Тогда она еще не знала этого, просто «Бегемот» выговорить не могла.

Гарри открыл газ в котле отопления.

— Не раздевайтесь пока. Сейчас станет теплей, а потом мы пойдем наверх и разожжем камин. Если вам нужна ванная, она там.

Они сидели у камина в низких мягких креслах. Гарри приготовил нехитрый стол из холодных блюд, которые они запивали все тем же «Чу-Маем».

Любимый напиток Катьки, сказала Лера, когда он достал две бутылки из сумки.

И Гарьки, сказал Гарри.

И мой, сказала Лера.

— Лера… Я вам очень благодарен за то, что вы приняли мое приглашение…

— Не стоит… Я вам тоже благодарна. Здесь очень хорошо…

Лера скинула теплую кофту и свернулась в кресле. Она чувствовала себя настолько непринужденно в этом чужом доме, рядом с этим чужим мужчиной, что сама удивлялась.

— Мне так не терпелось с вами поговорить… А теперь я даже не помню о чем… Простите.

— Гарри, пожалуйста, не надо… Можете молчать хоть до моего отъезда…

Он улыбнулся едва заметно — одними глазами:

— Я знаю, Лера.

Они смотрели на огонь в камине, слушали его треск и безмолвствовали.

Пришел кот и свернулся клубком у ног Гарри, поближе к огню.

— Додо, — сказал Гарри, — Додо.

Тот повернул морду, выждал и снова зарылся носом в лапу.

— Кот посмотрел на хозяина и ничего не сказал, — прокомментировала Лера.

Гарри усмехнулся:

— Как вы здорово подметили! Непостижимо умная животина… Ему уже тринадцать лет… Гарька принес его от своего друга совсем маленьким. А потом… когда не стало его матери, он выгнал кота, спустил в унитаз рыбок, вынес на помойку все свои игрушки и развлечения… Кот сидел под дверями квартиры несколько дней. Ему подбрасывали еду… Он ничего не ел. Я забрал его сюда. Он сбежал в лес… или куда-то еще… А потом появился и как ни в чем не бывало стал жить тут…

Почему он все это рассказывал Лере? Его словно прорвало.

Она догадывалась, она была почти уверена, что это с ним впервые. Позже она узнает, что не ошибалась.

* * *

Гарри-отец родился в Литве, на два года раньше Леры. Его родители — педагоги на пенсии и живут в Паланге, у моря.

Они воспитывали единственного сына в строгости, почти в аскетизме. Он не знал родительской ласки — их дом был царством жестких правил и бесконечных требований, исполняя которые ты всего лишь избегал наказания, а не заслуживал награду. И только бабушка давала ему тепло, так необходимое ребенку. Гарри звал ее Мочуте-Солуте — Бабушка-Солнышко.

Она умерла, когда Гарри было пятнадцать лет.

— Странное совпадение с судьбой сына, — сказал он.

Он чувствовал себя брошенным, не нужным никому: вечно занятые родители считали сына вполне самостоятельным и не нуждающимся в их внимании. Он хорошо учился и увлекался историей — еще с бабушкиных рассказов о незапамятных временах и своих предках. Гарри с головой ушел в книги. У него не было близких друзей, он не влюблялся в девчонок.

После школы Гарри поступил в Вильнюсский университет, разумеется на исторический.

Он до сих пор не помнит, как оказался на представлении Ленинградского цирка, да еще в первом ряду…

Он восемь раз ходил на это представление. А потом поехал в Каунас и там купил билеты на все сеансы сразу. Он влюбился в акробатку.

— Нет, пожалуй, не влюбился. Я просто помрачился рассудком. Я не видел никого, кроме нее. Не мог ни о чем думать, кроме нее. Я пытался встретиться с ней, но меня прогоняли.

Только в Каунасе сердобольный клоун, которого он выловил на улице, согласился передать ей письмо.

Она вышла к нему после спектакля в условленное место. Он сказал: «Я люблю тебя». Она засмеялась: «И что дальше?» Он снова повторил: «Я люблю тебя».

Она была уже взрослой, ей было двадцать четыре, ему — девятнадцать.

Еще одно совпадение, добавил Гарри.

Она сказала: «Ладно. Покажи мне город». Они гуляли до утра по осеннему Каунасу.