Люби себя, как я тебя - Юлия Добровольская

В дверях стоял Гарри и протирал концом шарфа свои очки.

— 3-здравствуйте. Извините, поздно. — Все тот же холодный зеленый взгляд.

— Здравствуй…те. Проходите. — Лера прекрасно знала, чем кончается его первый после возвращения Катьки визит, но приглашение повторяла каждый раз.

— Сп-пасибо. — На этот раз он вошел.

Взлет руки — снята вязаная шапка. Высокий красивый лоб и коротко стриженные пепельные кудри. Отрезал свой хвост, а ведь при последней встрече был с ним…

Еще взлет — скинута куртка. Он пульсировал в пространстве.

Когда Гарри присел, чтобы расстегнуть сапоги, вышла Катька в халате поверх длинной ночной рубашки. Она села на свое излюбленное место, свесив по обыкновению руки между колен.

— 3-здравствуй, К-катя.

— Хэллоу, Гэрри. — Очень круглое и очень английское «р». — А теперь одевайся и уходи.

— Г-гостеприимно. А где к-кусающийся муж?

— Как раз дезинфицирует полость рта перед укусом.

— Значит, я ус-спею сказать все, что х-хочу.

Лера выключила воду и услышала:

— А как же мой муж?

— Я его усын-новлю.

И тут раздался Катькин смех — внезапный и искристый. Он обрушился, как водопад с ненароком задетой ветки, пропитанной дождем.

Лера вышла, чтобы позвать их в кухню, где закипал чайник.

Катька смеялась, запрокинув голову. Перед ней на корточках сидел Гарри и держал в своих больших ладонях узкие Катькины ладошки, похожие на розовые створки перловицы, и смотрел в них внимательно, будто читая. Вдруг он резко отвернулся, тряхнул головой — очки упали на половик и сложили дужки, как дрессированные. Гарри снова склонился над Катькиными ладонями и очень медленно вложил в них свое лицо, как вкладывают хрупкий сосуд в специально для него предназначенный футляр.

Катька оборвала смех и застыла с запрокинутой головой.

Гарри не шевелился.

Она выдохнула едва слышно:

— Я больше не могу без тебя, Гарри…

Растаяли звуки флейты,

затихла последняя нота в гулком чреве виолончели.

Выровнялось пламя свечи.

На миг воцарилась полная тишина.

Но чуткое ухо смогло бы уловить

шелест скользнувших по струнам пальцев

и вдох флейтиста.

Значит, музыка еще не окончилась

и вот-вот зазвучит снова.

Только через несколько дней Лера задумается, как она все это пережила.

А сейчас она идет по коридору из морга в сопровождении врача, который наверняка удивляется — если врачи, работающие в больнице скорой помощи, вообще способны удивляться — то ли железной выдержке, то ли полной безучастности: не покачнулась, не вздрогнула, когда откинули простыню с лица этой красивой девушки, ее сестры. Только сказала тихо: «Катюша, как же так?» Поправила волосы, коснулась лба. Врач, выждав немного и убедившись, что она в себе, показал ей небольшую рану на голове, из которой даже кровь не потекла. Потом сказал: «Вас просит молодой человек, ехавший с вашей сестрой».

И вот она идет к нему.

«Реанимация» — издали видно светящуюся надпись.

— Я должен вас предупредить — у него нет шансов… Почти нет. Мы обычно хоть один из тысячи, но даем. У него — один из ста тысяч. Он держится неизвестно на чем. Разумеется, мы делаем все, что диктуют обстоятельства. Так что вы…

— Хорошо, доктор.

Гарри лежал с высоко поднятым изголовьем, как обычно лежат выздоравливающие после долгой тяжелой болезни. Он был накрыт до подбородка простынями, через которые проступали бурые пятна. У носа — кислородная трубка. Сестра что-то вводит в вену на шее. Лицо белое. На нем огромные зеленые глаза.

— Лера… Скорей, у меня нет времени… Сестра, бросьте все, я уже одной ногой там… Мне нужно туда, там Катя, не заставляйте ее ждать, она и так слишком долго меня ждала… — Он говорил почти как здоровый человек, только дышал чуть тяжелее. — Лера… Первое… Молодец, что не плачешь, словно все знаешь… Катя улыбается… — Он прикрыл глаза, улыбнулся и только что не помахал приветственно рукой. Потом открыл глаза. — Первое. Отца я не застану. Он не успеет… за городом живет. Дождись его, побудь с ним. Он очень хороший… Вы должны были познакомиться на днях… Конечно, при других обстоятельствах… — Гарри усмехнулся, но его лицо сразу исказилось болью. Он переждал и продолжил: — Запомни, что ты должна ему сказать… Я раскаиваюсь во всем. Во всем… Долго перечислять… Лера, во всем. — Он осторожно, чтобы не спровоцировать приступ боли, с нажимом выговорил эти два слова. — Отец поймет. Еще. Я всегда любил его. Запоминаешь? Пусть не думает, что я предал его. Я любил маму. Но его я тоже любил… нет, люблю… Скажи отцу — я люблю его… Сестра, налейте в рот воды… немного… язык прилипает…

Лера отстраненно отметила, что Гарри совсем не заикается.

Сестра пипеткой накапала на его высунутый язык несколько капель. Гарри выдохнул: хорошо-о-о… И продолжил:

— Второе. Я виноват перед тобой. Ты же знаешь… и я знаю, что был не прав… Прости, если сможешь… И еще я тебе очень благодарен… за Катю… за твою душу… Лера, я хотел бы встать перед тобой на колени… и несколько раз повторить это… Но я не успею, Лера, прости…

Неподвижные до этого глаза двинулись в ее сторону. Он поймал Лерин взгляд, но не смог удержать его: словно сократилась натянутая пружина и вернула его глаза в нейтральное положение. Веки тяжело опустились.

— Сейчас, Катенок, еще немножко… — прошептал он. — Ждет… — Он снова усмехнулся и снова скорчился. — Лера, ты тут? Я многое понял… Нет, не успею… Короче, мы с Катей любили… любим друг друга. Я был дурак… Нет, тоже ни к чему… Мы хотели пожениться завтра. Навсегда… — Опять усмешка и гримаса. — То есть мы муж и жена. Не плачьте о нас. Мы вместе… Теперь уж навсегда… Это ерунда — здесь, там… Там даже лучше — ни смертей, ни болезней… Ни разлук… Мы вас там будем ждать… С Катей.

Он замолчал. Лера не отрываясь смотрела на него.

Гарри открыл глаза.

— Я еще здесь? Лера, ты здесь?

— Да, Гарри.

— Значит, еще немного времени есть… Самое главное — не забудь отцу передать… Тогда слушай…

— Гарри, помолчи, тебе тяжело…

— Мне не тяжело… Я ничего не чувствую. У меня одна голова осталась… А раз я еще здесь, так, значит, для того, чтобы говорить. Хорошо… — Его дыхание стало хриплым. — Лера… Отец… Сестра… Люди… Люди, любите… Любите… Только любовь имеет смысл… Больше ничего… Только любовь. Все, Катенок, иду… Лера, до встречи… Отец, прости… Врачей жалко… сестра, спасибо вам… — Он улыбнулся и затих. Глаза остекленели и стали незрячими.