Умри сегодня и сейчас - Сергей Донской

Эстонцы понимали, что старых, опытных чекистов брать на работу нельзя: среди них слишком много русских. Ведь в прибалтийские управления Комитета почти не брали коренных жителей, поскольку почти у каждого в семье были ссыльные или осужденные за борьбу против советской власти. Поэтому в КГБ Эстонской ССР и в лучшие времена соотношение между местными уроженцами и русскими было пятьдесят на пятьдесят, и все они по определению не подходили для службы прозападному режиму. Если в новые структуры безопасности и брали ветеранов, то только технарей из оперативно-технического управления, отвечавшего за «прослушку». Молодых же сотрудников стали посылать на стажировку в ЦРУ. В результате в Прибалтике была создана принципиально иная, нежели в СССР, схема работы контрразведки. Если раньше в каждом крупном городе было здание КГБ, куда его сотрудники ходили на работу как обычные чиновники, то после обретения независимости прибалтийские спецслужбы ушли в тень. На легальном положении остались лишь руководители местных подразделений госбезопасности. Рядовые сотрудники действовали под прикрытием всевозможных коммерческих фирм, приторговывая, например, контрабандными цветными металлами.

В таких условиях спецслужбы Прибалтики оказались не в состоянии вести самостоятельную работу. А потому охотно пошли на контакт с «дружественными» иностранными разведками, работая «на подхвате». Британская секретная служба даже обзавелась собственным представительством в Таллинне. Англичане оказывали КаПо (полиции безопасности Эстонии) активную помощь в ведении контрразведывательной деятельности и в значительной мере определяли ее приоритеты. Кроме того, в 1997 году в стране были открыты представительства ФБР и ЦРУ, которые тоже оказывали «младшим эстонским братьям» материальную и техническую помощь, заодно планируя и проводя свои собственные операции.

Роль спецназа в Эстонии выполняла так называемая команда «К», на черной эмблеме которой сверкали серебристый череп и скрещенные кости. В 2001 году спецназовские молодчики вышли на улицы русскоязычного городка Палдиски и принялись избивать прикладами тех прохожих, которые не умели говорить по-эстонски. С тех пор подобные мероприятия вошли в обязательную программу обучения новобранцев.

Однако больше всего усердствовала Эстония на шпионской ниве, засылая агентов на территорию ненавистной России. ФСБ периодически отлавливала незадачливых прибалтийских джеймсбондов, но поначалу даже не сажала их в кутузку, брезгливо выдворяя из страны. Одним из таких супершпионов был некий Вилле Сонн, судьба которого типична для эстонских рыцарей плаща и шпаги. Прохиндей в свое время работал на Таллиннское управление КГБ, потом публично каялся в прессе, потерял работу, был сутенером, гробокопателем, пожарным и в конце концов по заданию КаПо очутился в Псковской области, где, по собственному признанию, «вел визуальное наблюдение за авиационными подразделениями и собирал политическую информацию». На деле это выражалось в том, что он прятался за кустами в районе военного аэродрома и штудировал псковские газеты, выискивая в них признаки «имперских амбиций РСФСР». Для маскировки Вилле Сонн притворялся, что сидит не просто так, а по нужде. Насколько было известно Бондарю, изловившие супершпиона солдаты отхлестали его ремнями по голой заднице.

Через несколько месяцев в том же Пскове был арестован некто Петр Калачев, также гражданин Эстонии. Этот хитрец угощал водкой прапорщика 76-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, назойливо задавая тому провокационные вопросы. Закончилось тем, что прапорщик засветил Калачеву промеж глаз и отволок в комендатуру.

Как только случалось нечто в этом роде, эстонская пресса поднимала вой, а власти принимались высылать из Таллинна российских дипломатов. По глубокому убеждению Бондаря, подобные акции служили единственной цели: умышленному и планомерному обострению отношений с Россией. Эстония, принятая в НАТО и ЕС, отрабатывала подачки. Излюбленным оружием эстонских спецслужб оставались подлые провокации. Судя по сорвавшемуся спектаклю с участием доберманов, они здорово поднаторели в своем деле.

Или же происшествие на пляже все-таки относилось к разряду несчастных случаев?

Так и не придя к однозначному выводу, Бондарь выглянул за дверь, возвратился на кровать, улегся на своей половине с заброшенными за голову руками и объявил:

– Мораторий на разговоры отменяется.

Вера демонстративно промолчала, притворившись увлеченной книгой.

– Как прошло общение с профессором? – спросил повернувшийся к ней Бондарь. – Он готов приударить за тобой?

– Завтра приударит, – процедила Вера. – Если ты и твоя белобрысая стерва снова отправитесь на прогулку.

– Отлично. Мы как раз договорились съездить в Таллинн.

– Быстрый же ты!

Обратив внимание на желчный тон, которым это было произнесено, Бондарь стиснул Веру в объятиях и вкрадчиво подтвердил:

– Быстрый. Но первой к финишу придешь ты, это я тебе обещаю.

Тщательно выбритый, с полными карманами разменянных денег, в вычищенной и отутюженной одежде Бондарь чувствовал себя заправским туристом, выбравшимся на вечернюю прогулку. Вера держала его под руку и льнула к нему, как кошка. Мех ее шубки был пушистым и приятным на ощупь. Серьги в ушах девушки покачивались торжественно и чинно. С того момента, как они оставили машину на въезде в Пярну и пошли пешком, Вера смерила горделивым взглядом каждого попавшегося навстречу прохожего. К ее сожалению, людей на улицах было мало. Городок словно вымер. Вокруг царили тишина, благопристойность и скука. Создавалось такое впечатление, что гуляешь по ухоженному католическому кладбищу.

Как выяснилось, городок был настолько мал, что пройти от окраины до окраины через центр удалось минут за двадцать. Тогда супруги Спицыны развернулись и двинулись в обратном направлении, но уже другим маршрутом. Центр Пярну состоял из трех параллельных друг другу улочек, разительно отличающихся друг от друга. Казалось, что они застроены не только в разные столетия, но и в разные исторические эпохи. Здесь можно было обойти все вдоль и поперек несколько раз и не найти похожих друг на друга домов. При этом все здания были ухоженными, газончики напоминали миниатюрные поля для гольфа, а почти в каждом окне пестрели цветы.

Машин в городе было мало, и Бондарь не обнаружил ни одного серебристого джипа, как ни старался. Даже в самом центре можно было спокойно гулять по проезжей части. Изредка Спицыных обгоняли велосипедисты, для удобства которых имелись специальные дорожки и съезды.

– Хвоей пахнет, – сказала Вера, пересекая центральную площадь. – И почему-то розами. Разве розы цветут в марте?

– Конечно, – подтвердил Бондарь. Даже выражение такое есть: «цветет, как мартовская роза».

– Как майская. Мартовскими кошки бывают.

– Женщины тоже.

Они пошли дальше, не уставая дивиться отсутствию мусора и рекламных щитов, без которых в Москве невозможно шагу ступить. Единственная попавшаяся на глаза реклама призывала поселиться в комфортабельном отеле «Tervise Paradiis» со всеми удобствами и с видом на море. Стоимость номеров была запредельная. Как и цены в бутиках, привлекших внимание Веры. Заглянув в пару магазинчиков, она вынесла оттуда убежденность в том, что все эстонцы – ярые нацисты.