В стране чайных чашек - Марьян Камали

подарками, платками и плащами. В руке Дария держала ту же самую косметичку, с которой пятнадцать лет назад уезжала из Ирана. Согати – подарки и сувениры для племянников и племянниц – они отбирали очень тщательно. В их чемоданах лежали футболки и кошельки с надписью «Я люблю Нью-Йорк», «снежные шарики», перчатки с разноцветными пальцами, маленькие копии статуи Свободы и американские кремы для лица.

С Парвизом, Кайвоном и Хуманом они попрощались у поста безопасности. Когда они миновали рамки металлоискателей, Кайвон послал им воздушный поцелуй, Хуман хмурился – он очень волновался за мать и сестру. Парвиз храбро расправил плечи и поднял вверх большие пальцы обеих рук. Пусть все идет своим путем, и да свершится воля Аллаха, сказал он в конце концов, но сейчас Мина видела, что его лоб блестит от испарины. Наверное, он тоже переживал за них обеих.

В Амстердаме им пришлось бежать бегом через весь аэропорт, чтобы попасть на стыковочный рейс. Но оказалось, что спешили они зря. Вылет задерживался, и у выхода на посадку на тегеранский рейс собралась небольшая толпа женщин в платках и длинных плащах, которые жадно жевали хот-доги и запивали их пивом.

– Наедаются про запас! – Сидевшая у самого выхода полная пожилая женщина улыбнулась Мине. – Уж там-то они не получат ни спиртного, ни свинины. А вам, дорогие мои, пора надеть платки. Как только вы подниметесь на борт этого самолета, вы окажетесь на иранской территории.

Мина поспешно достала плащ и надела. Эта одежда была очень похожа на официальный исламский рупуш – длинный кардиган, который всем женщинам предписывалось носить в общественных местах. Потом она туго повязала голову платком, машинально подумав о том, много ли на борту самолета окажется женщин, которые едут в Иран впервые или впервые после начала войны.

Дария тоже надела плащ и платок, после чего обе встали в очередь на посадку.

В самолете, хотя это и была «иранская территория», тоже не было ничего страшного: из динамиков звучала классическая музыка, стюардессы (все в хиджабах) приветливо улыбались пассажирам.

– А-а, это вы! – К ним приблизилась пожилая женщина, которая заговорила с Миной у выхода на посадку. – Будем, значит, сидеть вместе. Пусть молодая ханум… – она показала на Мину, – …садится у окна, вы… – обратилась она к Дарие, – …в середине. Я сяду у прохода, а то ноги отекают. Ну и тяжесть!.. – Женщина показала на свою ручную кладь. – Попрошу стюардессу положить ее на полку, самой мне это не под силу. Кстати, меня зовут Бадри-ханум.

– Давайте я помогу… – Мина взяла в руки ковровую (совсем как у Мэри Поппинс) сумку женщины и запихнула в верхнее багажное отделение.

– Ах, какие они молодые и красивые! – воскликнула Бадри-ханум, когда мимо нее проходила одна из стюардесс. – Помните, когда-то от всех стюардесс при приеме на работу требовалось быть молодыми и симпатичными – особенно на зарубежных линиях?! – добавила она, словно опрашивая остальных пассажиров.

– Я помню, ханум, – послышался откуда-то сзади пожилой мужской голос, и несколько пассажиров засмеялись.

«Молодая и симпатичная» стюардесса сверкнула улыбкой.

– Конфеты? Леденцы? Шоколад? – напевно проговорила она, протягивая поднос, на котором лежали различные сладости, и Мина выбрала карамельку с нарисованным на обертке лимоном.

Потом в проходе появился невысокий коренастый бортпроводник в новенькой, тщательно отутюженной форме. Он шел по проходу, время от времени останавливаясь и вставая на цыпочки, чтобы захлопнуть багажные лючки́ над креслами. На плечах его сверкали золотые эполеты с кистями.

При каждом хлопке крышкой Бадри-ханум зажимала уши ладонями и смешно морщилась.

– Только посмотрите на него! – громко воскликнула она, когда бортпроводник поравнялся с ее креслом. – Настоящий генерал! Как есть – генерал!

– Не просто генерал, а Наполеон! Собственной персоной! – отозвался сзади еще какой-то мужчина.

– Он такой же Наполеон, как мой дядя! – раздался новый голос.

Мина посмотрела на мать и увидела, что та улыбается.

– Ты чего? – тихонько спросила она.

Дария покачала головой.

– Ничего. Просто… Если бы ты знала, как мне этого не хватало!

– Неужели тебе нравится смотреть, как несколько незнакомых людей оскорбляют друг друга? – удивилась Мина.

– Нет, мне не хватало… – Дария на секунду задумалась. – Не знаю, как сказать… Наверное, все дело в том, что я уже очень давно не слышала, как общаются между собой мои соотечественники. Это так… ну, ты понимаешь. – Она снова покачала головой, потом достала из кармана переднего кресла какой-то иранский журнал и принялась его перелистывать. Пару минут спустя Дария негромко хихикнула.

– Что там? Что-то интересное? – спросила Мина, и мать показала ей карикатуру, изображавшую известного политика, над головой которого было нарисовано облачко с текстом, отражавшим мысли персонажа.

– Видишь? Этот тип просто осел! – И она снова хихикнула в кулак.

Мина долго рассматривала карикатуру, но так ничего и не поняла, и Дария показала картинку Бадри-ханум. Та прищурилась, разглядывая рисунок, потом фыркнула.

– Точно, осел! Аллах свидетель! – Она рассмеялась еще громче, когда Дария показала ей подпись под карикатурой, и даже промокнула глаза кончиком платка. При этом Мина, продолжавшая исподтишка следить за матерью, заметила, как Дария ласково коснулась пальцами руки пожилой женщины. Должно быть, подумала Мина, все дело в том, что Бадри-ханум примерно столько лет, сколько могло бы быть сейчас Меймени.

Потом Дария и Бадри-ханум стали листать журнал дальше. Мина тоже поглядывала на страницы, и ей бросилось в глаза обилие рекламных объявлений. Моющие средства, попкорн, жевательная резинка, шампуни и прочее… На рекламе зубной пасты были изображены дети в вязаных свитерах, которые улыбались, сверкая неестественно белыми зубами.

– Как много рекламы! – промолвила она наконец.

– А ты как думала, дочка? Или ты считала, что в наших иранских журналах не печатают рекламные объявления? Как бы не так! Несмотря ни на что, мы – капиталистическая страна, и без рекламы нам не обойтись! – насмешливо проговорила Бадри-ханум.

– Нет, я только хотела сказать… – начала Мина, но Дария не дала ей договорить. Спеша сменить тему, она начала перечислять все интересные места, которые хотела бы посетить за время поездки. Каждое упомянутое ею название вызывало довольно едкие критические замечания Бадри-ханум, и Мина скоро перестала к ним прислушиваться. Отвернувшись к окну, она задумалась, как она будет чувствовать себя в Тегеране без Меймени. Мина была уверена, что нынешнее правительство, как бы оно ни старалось, вряд ли сумело изменить город до неузнаваемости. Во всяком случае, тегеранские утра должны были все так же благоухать жасмином и розами.

Она очень на это надеялась, но боялась, что может ошибиться и что за пятнадцать лет в ее родном городе могло измениться буквально все.

Последние два часа полета Бадри-ханум громко