В стране чайных чашек - Марьян Камали

Дария посмотрела на человека, женой которого она была больше тридцати лет, и почувствовала, как горят от стыда уши.

– Сегодня нас только двое, – проговорила она наконец.

– Я вижу. – Парвиз улыбнулся, явно через силу.

«Это только кофе. Только чай. Больше ничего!» – твердила себе Дария словно заклинание, и ей казалось, что Парвиз тоже должен это понять. И все же на несколько мгновений она почувствовала себя отрезанной, отсеченной от мужа и его любви, и этого оказалось достаточно, чтобы Дарие захотелось повернуть время вспять – чтобы принять другое решение и вовсе сюда не приходить.

Все дальнейшее происходило в полном соответствии с традиционным персидским этикетом: Парвиз не мог бы им пренебречь ни при каких обстоятельствах. Он даже отстоял небольшую очередь и заказал себе гигантскую порцию совершенно неудобоваримых калорий, закамуфлированных под кофе со взбитыми сливками. Что касалось Дарии, то окончательно остывший чай вызывал у нее только отвращение. Сэм, которого появление Парвиза поначалу выбило из колеи, снова обрел свое хладнокровие и выглядел спокойным и расслабленным. Да и как мог Парвиз кому-то не нравиться? Он был по-настоящему добрым человеком, который физически не мог плохо думать об окружающих, и его любили буквально все – начиная с его пациентов и заканчивая почтовыми работниками, которые не улыбались никогда и никому, но для Парвиза даже они делали исключение. К Сэму он тоже отнесся тепло и с уважением, хотя видел его впервые в жизни. «Говори с человеком о том, что интересно ему» – это правило он считал универсальным для налаживания нормального общения, и сейчас Парвиз засыпал Сэма вопросами о курсах, о его работе, о музыке. Можно было подумать (так, во всяком случае, показалось Дарие), что Сэм был одним из тех потенциальных женихов Мины, данные которых она вносила в свои таблицы. Возможно, дело и впрямь было в том, что Парвиз настолько привык разговаривать с кандидатами в зятья, что мог вести непринужденную беседу с любым незнакомым мужчиной. Вот только Сэм не был ухажером Мины, и они оба это прекрасно понимали. Ситуация была совершенно иной, о чем свидетельствовала легкая, но ощущаемая всеми троими аура неловкости, повисшая над столиком. Да, они болтали, смеялись и прихлебывали кофе с таким видом, словно ничего необычного не происходит, но это было не так.

Абсолютно не так.

Когда они ехали в машине домой, Парвиз был необычно молчалив. Он не сердился, не злился, не ревновал, но и не был спокоен. А главное, он не цитировал своего магнитофонного наставника, не произносил фраз вроде «все идет так, как должно». Вместо этого он только сказал:

– Я устал, Дария.

Когда они вернулись домой, он почистил зубы и сразу отправился в постель. Он не попросил ее подогреть молока с медом, не сказал ни слова упрека, даже не задал ни одного вопроса, и Дария подумала, что Парвиз Молчаливый гораздо хуже, чем Парвиз Громогласный, Парвиз Оптимистичный, Парвиз Самосовершенствующийся или Парвиз Назидательный.

Парвиз Молчаливый застал ее врасплох.

10. Ноу, нон, найн, нет, нахейр

– Нахейр, ноу, найн, нон! Нет! На каком еще языке мне это сказать, чтобы ты поняла? – Парвиз потер ладонью обширную лысину. В другой руке он держал стакан с чаем. Расхаживая по гостиной из стороны в сторону, он поглядывал на Мину и глубоко, ровно дышал. Мина знала, что это специальная дыхательная методика с одной из его кассет, которую рекомендовалось использовать для того, чтобы сохранять спокойствие в сложных ситуациях.

Вот Парвиз преувеличенно широко улыбнулся и подал Дарие чай. В отличие от него, мать выглядела действительно спокойной – во всяком случае, она не носилась по комнате, а сидела в большом мягком кресле, положив ногу на ногу.

– Пойми, пожалуйста, Мина-джан, – заговорил Парвиз таким тоном, словно обращался к буйному больному, готовому вот-вот на него броситься. – То, что ты предлагаешь, – это же просто нелепо! Во-первых, ты учишься. Во-вторых, политическая обстановка в Иране остается совершенно непредсказуемой, и это еще мягко сказано. В-третьих, мне кажется, что ты просто очень устала. Ты сама все поймешь, если попробуешь сосредоточиться на настоящем… – Он перестал расхаживать из угла в угол и посмотрел на нее в упор. – Настоящее принадлежит тебе! Ты владеешь сегодняшним днем, – громко процитировал Парвиз, но его голос слегка дрожал. – Прошлое не имеет над тобой никакой власти!

– Но ведь я поеду туда просто в гости, папа! Сейчас многие иранцы ездят на родину. Пойми, пожалуйста, мне очень нужно еще раз увидеть наш дом, походить по знакомым улицам, и…

– …Чтобы тебя схватил патруль Стражей Исламской революции? – Парвиз рассмеялся визгливым, нервным смехом. – Что с тобой, Мина-джан? Я уверен, это просто стресс. Последний год обучения наверняка дается тебе нелегко. Может, ты беспокоишься насчет выпускных экзаменов? Ну поговори хотя бы со своей матерью!.. – добавил он, показывая пальцем на Дарию, которая с безмятежным видом потягивала чай. – Может быть, хоть она сумеет тебя убедить!..

Интересно, подумала Мина, почему мать не рассердилась и не разволновалась, когда она заявила, что хочет съездить в Иран? Почему она так спокойна? Как-то подозрительно все это выглядит…

– …Этот год может стать для тебя решающим. Он определит всю твою дальнейшую жизнь, поэтому ты должна взять себя в руки и сосредоточиться на главном. Забудь об этой своей безумной идее. Эта поездка может тебе только повредить. – Парвиз глубоко вдохнул воздух и медленно выдохнул через нос.

На протяжении нескольких часов Мина мысленно репетировала предстоящий разговор с родителями. Она предвидела многочисленные возражения, возможно даже скандал, однако даже это ее не испугало. Ее решимость стоять на своем даже окрепла, и Мина была бодра и полна энергии. Ей казалось, будто она только что каталась на лыжах на склонах Демавенда[14], или с визгом и смехом гонялась за Кайвоном и Хуманом по дорожкам их старого сада, или наслаждалась ароматом цветущих лимонных деревьев возле дома Меймени и Ага-хана. Сама мысль о том, чтобы вернуться туда во плоти, а не в мыслях и мечтах – вернуться физически, – возбуждала и кружила голову как вино, и Мина твердо решила, что будет стоять до конца и не даст Дарие и отцу себя отговорить.

– Да скажи ты ей, Дария-джан! – воззвал Парвиз к жене.

– Сказать что? – преспокойно осведомилась Дария.

– Как это – что?.. – опешил Парвиз. Он даже перестал шагать и пристально посмотрел на жену. – Что с тобой, джаним?.. Твоя дочь собирается поехать в Исламскую Республику Иран, – произнес он, выделяя голосом каждое слово. – Неужели тебе нечего ей