Омуты и отмели - Евгения Перова

Очнувшись, Ванька увидел прямо под собой обнаженную Ирочку: маленькая грудь с нежно-розовыми сосками, белое горло, запрокинутая голова в ореоле спутанных темно-рыжих волос – Ирочка дышала приоткрытым ртом и не отпускала Ваньку, вздрагивая от малейшего его движения. Опираясь на руки, Ванька опять задвигался внутри ее, и Фейри, выгнувшись, беззвучно закричала.

Они долго лежали, не говоря ни слова. Потом, когда раздался звук открываемой входной двери и гомон детских голосов – это вернулась Скороговорка с Совятами, – они вскочили и лихорадочно привели себя в порядок. Ванька разведал обстановку, и они сбежали из квартиры, так и не попавшись никому на глаза. Оба молчали всю дорогу, но, выйдя из метро, Ванька взял Ирочку за плечи и заглянул ей в глаза. «Если он сейчас скажет что-нибудь вроде: «Прости!» – я застрелюсь», – подумала Ирочка и опередила Ваньку:

– Не переживай! Оно того стоило!

А когда через две недели у нее-таки начались месячные, с Ирочкой случилась небольшая истерика: она вдруг осознала, что хотела ребенка! От Ваньки, который сам еще ребенок! Иван смотрел на рыдающую Ирочку и не знал, что делать. Рыдала она в пустой аудитории мединститута, куда он проник через никем не охраняемый черный ход. Сам он испытал огромное облегчение от того, что все обошлось – две недели ему мерещились всяческие ужасы и семейные разборки. Честно говоря, Ванька не ожидал, что Ирочка воспринимает его настолько всерьез, и даже слегка испугался.

Все вокруг Ваньки с младенчества причитали: «Ах, какой красивый мальчик!» Он это просто ненавидел, и, став подростком, чего только не делал, чтобы как-то спрятаться: его любимой одеждой были куртки с капюшонами; он чуть не налысо состригал свои густые волосы, оставляя какие-то дурацкие косые челки. Однажды Марина застала его в ванной с ножницами: он размышлял, не обрезать ли слишком длинные – девчачьи! – ресницы, и Марина с трудом его отговорила. Потом нашел старую отцовскую шляпу и не расставался с ней. Когда Марина видела сына в этой шляпе, в невероятных ботинках с заклепками и с «фенечками» на руках чуть не до локтя, она тихо страдала. Наконец она взяла с Ваньки страшную клятву, что тот не станет делать ни татуировок, ни пирсинга. Господи, когда ж он повзрослеет!

Ваня давно привык к тому, что девчонки не дают ему прохода, и научился обходиться с ними сдержанно и слегка иронично, ускользая и не даваясь в руки: ни одна ему до сих пор особенно не нравилась, хотя кое с кем он слегка пообжимался в полутьме школьной раздевалки. Марина даже одно время сильно волновалась по этому поводу: «Почему он совсем не встречается с девочками? Вот отец в его годы!» Но Муся развеяла материнские сомнения:

– Мам, перестань. Все с Ванькой в порядке. Ему просто еще никто не нравится. Эти девчонки так за ним гоняются, ты не представляешь! Что ему остается – только от них бегать! Ничего, вот встретит кого-нибудь…

И Марина впервые задумалась о том, что красивому мужчине, наверное, гораздо тяжелее жить, чем красивой женщине – если он не бабник, конечно, а Ванька бабником как раз и не был. Когда женщина отбивается от нежелательных поклонников, это в порядке вещей, а когда мужчина вынужден бегать от назойливо пристающих женщин, это выглядит странно и даже смешно. Она помнила, как иной раз ярился Лёшка, не в силах избавиться от какой-нибудь навязчивой дамочки, так что Марине приходилось ему помогать.

И вот Ваня наконец встретил свою Фейри. Ирочка была такая кроткая, нежная, беззащитная и хрупкая, что Ванька то и дело на нее умилялся, особенно на забавные ушки! Он готов был носить Фейри на руках и любить до умопомрачения. Но стать отцом он решительно не был готов и клял себя за то, что не подумал о возможных последствиях. Но честно же – и не собирался! Правда, выплакавшись, Ирочка просила прощения и умоляла забыть все, что успела наговорить:

– Я просто перенервничала.

Но Ванька задумался и решил поговорить со Стивеном. Митя пытался ему что-то такое внушить по поводу Иры, но Митю Ванька не воспринимал в качестве советчика – выросли вместе, почти ровесники, а Стивен был старше и опытнее по женской части – с его-то обаянием! Они встретились в кафе. Выслушав путаный Ванькин рассказ, Стёпик только покачал головой:

– Ну, Ванька! Господи, и когда ж ты вырос?

– Что нам делать, Стёп? Я не могу, я все время только о ней и думаю. И она…

– Да это ясно.

– Ты не сомневайся, я все понял. Про ответственность и всякое такое! Я не знаю, как так вышло – вроде и не хотели.

– Не хотели! – Стивен засмеялся. – Вань, да вы сейчас только об этом и можете думать. А ответственность – она разная бывает. Ответственность за ребенка – это одно. Обеспечить, воспитать, это все понятно. Ну, случайно получилось, всякое бывает, да? Но ты понимаешь, что ребенок связывает мужчину и женщину навсегда? И ты, допустим, эту женщину не любил по-настоящему, или уже не любишь, или даже ненавидишь, но ты с ней связан. Она – мать твоего ребенка. И ничего с этим не поделаешь. Ты посмотри на папу и Риту!

– Стёп, а что тогда у папы произошло? Почему так все?

– Это тебе только папа может рассказать, я не стану. И еще есть ответственность за человека, за женщину, которая тебя любит, понимаешь? Бывают отношения, которые лучше не начинать, если ты не можешь ответить таким же чувством. Полно женщин, которым ничего особенного не надо, просто развлечься, легко и без сильных чувств. Ирочка твоя, боюсь, не такая. Это серьезно, понимаешь? Слишком серьезно для твоего юного возраста. Взрослей, пора уже.

Ванька вздохнул.

– А ты что думал? Ладно, я дам тебе ключи от квартиры. Только звони сначала – я там все-таки иногда появляюсь, и чаще всего не один. И предохраняйтесь! Ты знаешь как? Еще я советовал бы рассказать маме. Она поможет, и тебе, и твоей – как ты ее называешь – Фейри?

Но Ванька решил начать с Муси, это было проще. Пока он придумывал, как преподнести это все маме, а Муся размышляла, где же встречаются Ваня с Ирой, Марина опять улеглась, как всегда, под бочок к мужу и, положив руку на его теплый живот, слушала, как Лёшка дышит. Она была счастлива. Леший действительно храпел, но Марина легко заснула и спала так сладко и крепко, как ей ни разу не удавалось за последние полтора года – так сладко, что утром ей не захотелось вставать:

– Леш… можно… я еще… а-аа! Посплю…

– Можно! Спи сколько влезет.

– Ты там… поруководи… хорошо?

– Хорофо! – передразнил он Марину и поцеловал в нос. – Спи, маленький. Приходи в себя.

– Я долго буду спать! Как тогда, помнишь?

– Давай, сколько надо, столько и спи. Я присмотрю за хозяйством.

Вечером Леший пришел, поглядел и почесал затылок: то ли ложиться, то ли пойти на другую кровать, чтобы не тревожить? Марина, не открывая глаз, сонно произнесла:

– Ну что ты стоишь? Иди ко мне…

И вздохнула. Она была такая томная, расслабленная, жаркая и мягкая, что Леший упал в нее, как в облако. Они любили друг друга медленно, нежно и самозабвенно, сливаясь, как сливаются две реки, смешивая свои воды в единый поток. Леший потом сразу заснул, а Марина так толком и не просыпалась. Утром Алексей заставил ее встать и позавтракать. Марина выползла в халате, что-то пожевала, все время зевая до слез, и заразила всех остальных, так что на следующий день Лёшка принес ей завтрак в постель. Марина спала еще четыре дня, и Ванька, который больше не мог мучиться, решился рассказать все отцу – тот сначала отвесил ему подзатыльник, а потом долго воспитывал, хотя украдкой от сына и улыбался.