Горькая истина. Записки и очерки - Леонид Николаевич Кутуков

на плодородную землю, даст хороший урожай, а зерно, упавшее на камень, погибает. Так и вы — семена революции — должны возрасти на сознательной почве, чтобы урожай был бы укреплением и углублением революции. Товарищи, помните, что я вам сказал, доведем воину до победоносного конца и да здравствует наша великая революция!

Солдаты закричали «правильно», заволновались, обступили министра. Из толпы вытолкнули четырех подпрапорщиков, которые в самом начале бунта перешли на сторону черни (в том числе и подпрапорщик Кустов). Керенский тут же произвел их в прапорщики за их революционные заслуги и расцеловался с ними.

После этого он направился к своему автомобилю, так и не поздоровавшись, и не попрощавшись ни с командиром полка, ни с офицерами. Солдаты что-то гоготали, орали, враждебно на нас посматривали, обступили четырех подпрапорщиков…

На этот раз, кажется, уже всё окончательно погибло…

О паже-монархисте

Приехал в отпуск из Измаила мой одноклассник по гимназии и самый близкий друг К., вольноопределяющийся, бомбардир артиллерии. Очень приятно было повидаться, было, о чем поговорить. Встретились мы с другим моим приятелем по гимназии, сейчас пажом артиллерийских классов Покровским Жоржем, сыном последнего царского министра иностранных дел[87]. Много говорили на животрепещущие темы, и вот впервые за 6 месяцев я услышал и мне говорил это Покровский, что он монархист и что мыслит возможным существование России только при монархическом способе правления.

Как-то даже странно слышать в наше время заявления о монархических убеждениях. Сейчас монархисты скрывают свои убеждения, чтобы не повредить себе, а о своем благодетеле Государе Николае II намеренно забыли, дабы чем-нибудь себя не скомпрометировать — бросили своего Царя в несчастье, а еще совсем недавно многие из них лезли в дворцовую лакейскую за царскими милостями.

А потому меня так и поразило открытое благородство моего друга Покровского. (Впоследствии он много месяцев просидел, вместе со своим отцом, в большевицком застенке, попал в конце концов в Северо-Западную армию генерала Юденича, был тяжело ранен, заболел возвратным тифом и скончался. Изнуренный организм не перенес болезни.)

Похороны полковника Николаева

Я назначен идти со взводом и с оркестром музыки на Балтийский вокзал, встретить и сопровождать до полковой церкви тело полковника Николаева[88]. Всё удалось вполне прилично.

Солдаты шли за лафетом с гробом, оркестр играл похоронный марш Шопена. Затем похоронно били барабаны и играли гвардейские флейты.

Тело было похоронено в склепе при полковой церкви. Мне кажется, что это было последнее прохождение по улицам столицы взвода нашего полка, с оркестром, с барабанным боем и с флейтами.

О моем фельдфебеле, барах, мужике и земле

Сижу в ротной канцелярии и подписываю ведомости. Фельдфебелем у меня в роте подпрапорщик с Георгиевским крестом 2-й степени, еще солдат мирного времени, рыжий, рослый. И его коснулась разлагающая пропаганда. Не то, чтобы он стал сторонником Ленина, этого я не могу сказать, но он определенно держит сторону солдат против офицеров, так как видит в нас бар, то есть препятствие к осуществлению давнишних крестьянских дум о помещичьей земле. Хоть и складно говорит барин, но держи ухо востро — того и гляди надует мужика.

Я пробовал ему говорить по поводу происходящего развала, он, конечно, за дисциплину и порядок, но и за то, чтобы власть была «народной». Привилегию называться «народом» имеют крестьяне, рабочие и вообще все малограмотные люди. Культурная часть населения причисляется по-видимому к паразитам, живущим на счет этого идола «народа». Идея, конечно, не его, а создана профессиональными разлагателями для возбуждения классовой ненависти.

Познакомившись поближе за последние месяцы с «народом», я считаю, что «народной власти» быть не может просто потому, что они на это не способны.

Трудно себе представить, откуда вообще появится вдруг «власть», да еще «народная», из происходящего сейчас хаоса и полного безвластия. Любопытно, что и мой фельдфебель, хотя и простой солдат, но понимает, что так продолжаться не может.

Конечно, или немцы разгромят нас окончательно и оккупируют чуть ли не всю европейскую Россию, или большевики устроят так называемую «народную власть». Во всяком случае катастрофы не избежать.

Но самый ужас случится, если большевики, в лице совета солдатских, рабочих и крестьянских депутатов доберутся до власти — они камня на камне не оставят. Мне кажется, что их ненависть к России не имеет границ. Почему?

Что им сделала Россия, чтобы так желать ее уничтожить?

Один из возвратившихся из внеочередного отпуска солдат привез мне из деревни домашнюю утку и преподнес ее мне в подарок. Тут же в ротной канцелярии присутствовал и мои фельдфебель. Я, конечно, дал солдату пять рублей, хотя он и отказывался, но в конце концов взял их.

Вдруг вижу мой фельдфебель с озабоченным лицом полез в карман, достал кошелек и начал отыскивать в нем деньги, чтобы тоже заплатить солдату за только что полученный им подарок — наверное, тоже утку или курицу.

Мне было очень забавно наблюдать эту сцену.

Выступление Корнилова

Хорошо жить на даче в Оллила. Тихо, спокойно, солдат совсем нет, море, зелень, солнце. Едим пироги с черникой. у нас в саду под осинами растут красноголовики. Мы очень любим наблюдать, как показывается из мха малюсенький грибок, а потом вырастает. Из них у нас приготовляется соус со сметаной, чтобы есть с ним домашнюю лапшу — это макароны по-итальянски, — так научила их готовить моя тетя, живущая в Италии.

Я много работаю в саду, рассадил по всему саду большой куст жасмина, разделив его на маленькие кусточки, окапываю малину, смородину, крыжовник.

Вот хорошо, ни о чем можно не думать. Меня так и тянет копаться в саду; садить, пересаживать, окапывать, подрезать. К сожалению, надо ехать в Петроград на очередное дежурство.

На квартире застаю записку от временно командующего полком полковника Шефнера[89], немедленно явиться в казармы. Еду. Вижу: творится что-то необычайное — беготня, хлопоты, крики, ругань. Узнаю с удивлением, что полк готовится выступать в поход. Куда?

Являюсь к командующему.

— Вот что прапорщик, берите вашу роту, полк выступает через час в Царское Село, чтобы оказать сопротивление, наступающему на Петроград с кавалерией и дикой дивизией генералу Корнилову.

— Господин полковник, — говорю я, — я не считаю для себя возможным идти против генерала Корнилова. Я отказываюсь.

— Я вас понимаю прапорщик, но как же быть с полковым комитетом, что ему сказать!

— Не могу знать господин полковник, но я не могу идти, это невозможно.

— Тогда идите и сговаривайтесь с комитетом, я ничего не могу сделать.

— Господин полковник, завтра я должен вступить на дежурство, назначьте меня сегодня, я буду бессменно сидеть в казармах, пока будет