Готический роман. Том 2 - Нина Воронель

Ури собрался было откатить маскировочную полку, чтобы собственными глазами убедиться в исправности отворяющей дверь механической системы, как вдруг за спиной у него кто-то негромко кашлянул. Он резко обернулся, готовый к чему угодно, но не к тому, что он увидел. Лысая змеиная головка ископаемого старца заглядывала в зазор между полками, поблескивая бесцветными мудрыми глазами из-за толстых стекол квадратных очков

– Вы что же это, любезный юноша, захлопываете столько полок без предупреждения?

Ури смутился:

– Простите, я думал, что здесь никого нет. Ведь я взял первый ключ.

– Напрасно вы так думали. У некоторых из нас есть именные ключи, заслуженные многолетними трудами в этих стенах.

И старец с гордостью предъявил свой ключ, украшенный серебряной биркой, на которой было выгравировано: «Преподобный Харви». Несколько секунд полюбовавшись собственным именем, он перевел проницательный взгляд на возносящиеся над его головой книжные полки:

– А как вам удалось сюда проникнуть? Этот отдел уже давно числится недосягаемым: его поломанный замок невозможно починить, не разрушив всю систему движущихся книжных шкафов, на ремонт которой нет денег.

– Я открыл его по ошибке, мне нужен совсем другой, – мысленно проклиная свою неосмотрительность, пробормотал Ури. Он быстро шагнул к выходу из зазора, вытесняя оттуда дотошного Харви. Тот попробовал было задержаться, ухватившись ревматическими пальцами за корешок книги на последней полке, однако под напором широких плеч Ури он вынужден был отступать все дальше, вытаскивая книгу из не слишком плотного ряда.

– Куда же вы? – залепетал он, теряя свой гонор перед грубой силой. – Раз уж вы этот отдел открыли, давайте хоть посмотрим, что там есть.

Но Ури был неумолим.

– Господин владелец именного ключа, уж вы-то знаете, чем я рискую! Я подписал обязательство открывать только те отделы, где стоят зарегистрированные мною книги.

Произнося эти слова, он медленно оттеснял преподобного Харви от зазора. Оттеснив его достаточно далеко, Ури уронил свой ключ и наклонившись, чтобы его поднять, нажал секретную кнопку на панели под плинтусом. Ученый старец, не заметивший хитрого маневра Ури, затаив дыхание, следил, как неотвратимо смыкаются шкафы, скрывая от глаз заветный зазор.

– Зачем вы его закрыли? – простонал он, наконец, обретя способность складывать слова.

– Я его не закрывал: он закрылся сам, так же как и открылся, – пожал плечами Ури.

Но Харви не унимался, он вцепился в рукав Ури с искренней мольбой:

– Откройте, откройте его снова!

Ури растерянно застыл, не решаясь бесцеремонно сбросить с рукава ссохшуюся старческую лапку. Он так и стоял бы целую вечность, если бы веселый голос не произнес за его спиной по-немецки:

– Чего от вас хочет этот старый пердун?

То ли преподобный Харви, вздрогнув от неожиданности, отпустил рукав Ури, то ли Ури, вздрогнув от неожиданности, вырвал свой рукав из щепоти преподобного Харви, но они разом расцепились и дружно обернулись в сторону говорящего. Перед ними, улыбаясь, стоял чешский профессор Ян Войтек и спрашивал, на этот раз по-английски:

– Что вы тут не поделили, господа?

– Мы оба жаждем читать одну и ту же книгу, – беспечно пояснил Ури по-немецки, ловким движением вынимая из пальцев старика вытащенную им только что книгу. Бегло глянув на заголовок, он увидел, что это старинное издание скандинавских саг, и обрадовался – теперь он сможет причаститься к заветной теме маленького библиотекаря.

Длинная рука чеха потянулась к книге:

– Боже, какое издание! У нас его нет даже в монастырской библиотеке в Тепле! – воскликнул он тоже по-немецки и попробовал забрать книгу у Ури. – Дайте полистать.

Но Ури не выпустил книгу из рук:

– Увы, сейчас не могу, сам буду читать. Для того я ее и добыл.

Преподобный Харви вдруг резко выпрямил свою согбенную спину, неожиданно оказавшись джентльменом весьма высокого роста, и произнес слабым, но твердым голосом:

– Господа немцы, я воевал против вас в двух мировых войнах и сейчас с прискорбием отмечаю, что за прошедшее время ваши манеры ничуть не улучшились!

И не заботясь о мелких нарушениях логики в своей патетической речи старик поспешил покинуть поле боя, пока еще был в силах сохранить некое подобие былой воинской осанки.

После ужина Ури громко объявил, что идет работать, и улизнул в свою келью. В коридоре было тихо, за окном изредка перекликались собаки. Ури из предосторожности припер дверь найденной днем суковатой палкой и со сладким предвкушением положил на стол скопированные листки из красной тетради. Поначалу он то и дело спотыкался и сбивался с ритма, но очень скоро в его мозгу закрутилось какое-то колесико и он с головой погрузился в чтение дневника Карла.

1-й день.

Какая тоска! Какая скука! Вот уже почти три месяца я заточен в этой тесной квартирке в обществе шести непроходимых идиотов. Впрочем, я неправ: две из них – непроходимые идиотки. Но даже это их не красит. Впервые в жизни я пожалел, что не курю: я просто задыхаюсь от табачного дыма и от вони разбросанных всюду окурков.

Проветрить комнаты невозможно, окна нельзя открывать даже ночью: нас могут увидеть и опознать, ведь наши портреты расклеены на всех столбах. Первые две недели я пытался найти уединенный уголок, чтобы обдумать, кто мог меня выдать. Возможностей было не так уж много, так как почти никто обо мне не знал. Но кто-то это наверняка сделал, кто-то из этих немногих. Кто же это, кто?

Но ни уединиться, ни додуматься не удалось, потому что все остальные пленники нашей берлоги мечутся из угла в угол, как дикие звери в клетке. Их можно понять: они прячутся в тайных убежищах, вроде нашего, гораздо дольше, чем я, и совершенно обалдели от тесноты, безысходности и безделья. Мне уже ясно, что и мои мозги скоро усохнут и я стану таким же кретином, как они. Я стал искать способ хоть как-то замедлить этот процесс и решил попробовать вести дневник, чтобы дни заточения не сливались в один бесконечный день. На мысль о дневнике меня навела эта красная тетрадь, случайно затесавшаяся среди моих малочисленных пожиток. Однако стоило мне набросать несколько строк, как вся скучающая свора повисла у меня за спиной, пытаясь разглядеть через плечо, что я пишу. Каждое подсмотренное слово вызывало бурный восторг, будто до этой минуты они таких слов и слыхом не слыхали. Терпения у меня хватило на две минуты, после чего я захлопнул тетрадь и отказался от идеи дневника.

Среди ночи я проснулся от шороха и возни у меня под койкой. Какая-то пара сосредоточенно совокуплялась на полу, и койка моя то и дело вздрагивала от ритмичных ударов чьей-то головы об ее ножку. Я не мог разглядеть в темноте, кто это был, но похоже Эрик и Лиззи, они последние дни сильно терлись вместе. Впрочем, в наших условиях пары создаются и распадаются мимолетно, так что это мог быть и кто-нибудь другой. Я пока уклоняюсь и ни с кем в интимные отношения не вступаю, хоть не надеюсь, что мое воздержание продлится долго. Я уже не говорю, что от скуки человек готов на все, но кроме того нелегко устоять против общественного давления – я всей кожей чувствую, как вокруг меня сгущается недовольство. Они еще молчат, но смотрят на меня с неприязнью и даже с отвращением. Так что, боюсь, мое падение не за горами.