Тайну прошепчет лавина - Людмила Мартова

– Охренеть, очкастая рыжая жаба, это ты, что ли? Вот так встреча. Хорошо выглядишь. Наверное, больше в окна не выходишь и постель не мочишь по ночам, а?

Прошлое настигло и ударило под дых именно в момент, когда этого никто не ждал. И все вернулось. Ненавистное лицо, то самое, что всегда приходило во снах чаще других, снова маячило прямо перед глазами, смотрело, осклабившись, казалось, проникая в самую душу. И там, в душе, разливалась мертвенная черная пустота, воронкой засасывающая в себя все мысли и ощущения, кроме липкого страха унижения. Теплая струя полилась по ногам, лишая остатков самоуважения. На смену приходило только одно всепоглощающее чувство – ненависть.

Четвертый день нахождения на базе чем-то напоминал Патриции день сурка. Проснулась она, по обыкновению, гораздо раньше завтрака и даже обрадовалась, найдя в почте задание от шефа, которое требовало пары часов времени. Эти два часа можно было чем-то себя занять. Интересным, полезным и понятным.

Слышимость в большом доме была довольно хорошая, поэтому примерно в районе шести утра по местному времени Патриция стала непрошеной свидетельницей разговора за стеной – в люксе. В том самом, где жила семья Ратсепп с неугомонным сэром Ланселотом.

– Мамочка, ты спишь? – звонкий голос не оставлял сомнений, что юный сэр прекрасно выспался.

– Да, – сонный голос принадлежал Кайди.

– Ну, спи, спи, а я пойду на первый этаж.

– Мммм, зачем?

– Пойду поработаю.

– Над чем?

– Нарисую картинку, как вы с папой катаетесь на лыжах.

– Хорошо.

– Я не буду тебе мешать.

– Договорились.

– А можно я свет включу, тапочки свои не вижу.

– Можно.

– А где моя кофта?

– На стульчике.

На этом месте диалога Патриция не выдержала и начала смеяться, представляя, как рыжеволосая красавица с закрытыми глазами разговаривает со своим до невозможности деловым сыном.

– Нашел. Выключаю свет.

– Хорошо.

– Я пошел работать.

– Иди.

Из-за стены раздался грохот.

– Мама, я уронил стакан с водой.

– Ничего страшного, он пластмассовый.

– Я сейчас вытру.

– Хорошо, давай.

– Я включу свет, а то лужу не видно?

– Конечно, сыночек.

Какое-то время за стеной было тихо, только раздавалась какая-то еле слышная возня.

– Мама, я вытер, пошел работать, – снова раздался звонкий голос мальчика.

– Отлично, иди уже.

– А я тебе не перебил сон?

– Перебил.

– Тогда пошли работать вместе.

– Ну уж нет.

Соседская дверь скрипнула, по деревянной лестнице прошлепали легкие шаги, и снова стало тихо. Патриции на мгновение стало не по себе. Трехлетний мальчик был внизу, в гостиной, совсем один. Конечно, в доме его никто не обидит, а входная дверь наверняка заперта и камин погашен, но все-таки. Она вспомнила, как накануне слышала тихие шаги, словно кто-то вернулся в дом тайно, не желая привлекать внимание к тому, что выходил под снег. Кстати, о снеге.

Патриция соскочила с кровати и подбежала к окну. Как писал поэт, «мело-мело по всей земле, во все пределы». Сугробы во дворе стали значительно выше, чем вчера, сквозь плотную пелену падающего снега по-прежнему было ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Да, сегодня катания тоже не будет. И чем заниматься запертым в доме людям? Впрочем, это не было ее проблемой. Патриция вернулась в постель и углубилась в работу.

Минут через пятнадцать из-за стены опять послышался звонкий голос Ланселота Нильса:

– Мама, я уже поработал, смотри, что я нарисовал.

– Сынок, отличный портрет нашей семьи получился. А это кто?

– Папа и ты, вы катаетесь на лыжах с горки. Вот я кормлю маленького олененка, это Эмилия, она расчесывает волосы, а это Игорь.

– Игорь?

– Да. Поисс. Мальчик. Друг Эмилии. Он тут живет.

Забавно, юный сэр разместил на семейном портрете случайного мальчишку, с которым его сестра познакомилась только два дня назад. Да, пожалуй, у мальчишки большое сердце, открытое для всех. Вот только Кайди жалко, из-за этой разницы во времени ей никак не удается выспаться в отпуске.

– Мама, вставай, пойдем к оленям, – не унимался мальчик.

Тяжелый вздох, слышный даже через стену.

– Пойдем.

Патриция улыбнулась сговорчивости матери юного сэра и снова углубилась в работу. К восьми утра, когда она спустилась к завтраку, в гостиной уже кипела жизнь. Сэр Ланселот за обе щеки уплетал обещанную ему вчера кашу из тики, то есть пшенную кашу с тыквой. Кайди пила кофе, Айгар и Эмилия ели яичницу.

Павел и Эдик разжигали камин, видимо, уже позавтракав, Сергей и Аркадий Петрович на диване углубились в какой-то разговор. До Патриции доносились слова «Дикая мята», «Летчикфест» и «Моргенштерн». Видимо, обсуждалась современная музыка. От этой темы Патриция была далека. Привычно хлопотала у плиты Ирина. Не было только Карины, видимо, женщина еще спала.

– Доброе утро, – поздоровалась Патриция.

– Выспались? – ласково спросила Девятова. – Омлет, яичница или, может, пшенная каша? Мальчик сказал вкусно.

– Пожалуй, да, пшенная каша, – согласилась Патриция. – Ланс, ты не против?

– Нека, я уже позавтракал, – сообщил мальчик с достоинством. – И к оленям сходил, и поработал.

– Да, я слышала, что ты работал, – Патриция улыбнулась Кайди. – Не повезло вам с этой разницей во времени, не удается нормально выспаться в отпуске. К смене часовых поясов и взрослые долго привыкают, не то что дети.

– Нет, юный сэр и дома встает в пять утра, – рассмеялась Кайди, – если удалось поспать до половины шестого, то это практически праздник, так что здесь он как раз легко справился с джет-лагом. Иначе бы мы рисовали, читали и проведывали оленей с двух часов ночи.

Пшенная каша таяла во рту. У Патриции никогда не получалось сварить ее такой нежной консистенции, или все дело в русской печке? Впрочем, задать вопрос Ирине она не успела. Хлопнула входная дверь, по коридору простучали тяжелые стремительные шаги, мелькнула заметенная снегом Карина в расстегнутом пуховике и без шапки. Через открытую дверь Патриции было видно, что лицо ее искажено страданием, а на щеках застыли замерзшие на морозе слезы. Хлопнула еще одна дверь, на этот раз номера, который занимала женщина, и из-за нее послышались сдавленные рыдания.

– Что-то у девушки с нервами совсем нехорошо, – заметил Аркадий Петрович.