Стая бешеных - Фридрих Незнанский

– Да уж лучше, чем хозяева, – тихо ответил Сынок, посмотрев Степке прямо в глаза и сжав руку в кулак. Он прикинул, что если первым вырубить того маленького, с кулаками как детские головки, потом сразу переключиться на Исмаила, то еще вполне возможно, что переломают не все ребра, а только половину.

Но в руке у Степки неожиданно блеснуло тонкое жало ножа. И это было совсем другое дело. Ножей Сынок не любил. А после скальпеля, которым располосовали его грудь, так и вовсе ненавидел.

– Просто у меня одна рука, – вдруг начал как-то виновато оправдываться он, – и я могу разлить по дороге, может, вам лучше кого-нибудь здорового попросить?

Как только зверь чувствует, что соперник явно слабее, он начинает наступать. Кто сказал, что человек лучше?

– Ты че, гнида лобковая, страх совсем потерял? – дружно заорали они все. – Ты чего, работать отказываешься? Совсем уже старших уважать перестал? А может, тебя научить надо, как старших слушаться?

Сынок ни на мгновение не выпускал из виду тонкое блестящее жало. Все остальное было сейчас не так важно.

– Если каплю прольешь, мы тебя в этом баке утопим, сучонок. Ты все понял? В глаза смотреть!

Сынок пятился до тех пор, пока не уперся в стенку. Уже хорошо, значит, никто не нападет сзади.

Степка только на какое-то мгновение вышел из-за спины Исмаила. Только на какое мгновение. И подошел слишком близко. В следующий момент что-то хрустнуло в локте, резкая боль пронзила все тело, и он почувствовал, что лежит на земле, придавленный чьей-то ногой.

Сынок едва успел схватить эту ненавистную руку с ножом, едва успел вывихнуть ее, а нож отбросить в сторону, как на него навалилось трое человек. Били жестоко и умело – по почкам, по ногам, по голове. Но Сынок почти ничего не чувствовал. Увернувшись от очередного удара, он вдруг схватил с земли черенок от сломанной лопаты и с размаху ударил по тому месту, где только что видел в человеческой массе чьи-то глаза. Раздался истошный вопль, и чьи-то подошвы мелькнули в воздухе. Где-то он уже видел эти подошвы…

Он махал этой импровизированной дубиной до тех пор, пока она не вылетела у него из руки. Сейчас он был похож на раненого медведя, окруженного сворой псов. Псы вились вокруг него, кусали за лапы, но ни один не решался вцепиться в глотку.

Исмаил вдруг выхватил из-за пазухи цепь. Все даже шарахнулись в разные стороны, чтобы случайно не задело.

– На, с-сука! – Цепь звякнула в воздухе своими тяжелыми звеньями.

Сынок успел присесть в самый последний момент. Еще какую-нибудь долю секундочки, и удар этой цепи раскроил бы Сынку череп. Но только каменная крошка брызнула по щекам. Сынок сильно боднул Исмаила головой в живот. От неожиданности тот охнул и согнулся пополам. Все остальное было делом техники – удар ногой по роже, еще удар по корпусу – и противник готов надолго.

– Ну, подходи, пацаны! – вдруг взревел Сынок. – Кто первый?!

Но первого не нашлось. Исмаил никак не мог встать на ноги, а Степка, поскуливая, отполз в сторону и материл Сынка во весь голос:

– Ты, падла, еще поплатишься! Ты у меня еще поплатишься, падла! Я с тобой, гад, еще поквитаюсь! Тебе теперь не жить, ты понял?! Тебе теперь точно не жить!

На ногах остался стоять только один надзиратель, да и то как-то не очень уверенно. Был еще один, но тот, видно, решил не ждать, чем все кончится, и сбежал.

– Ну, я пойду? – спокойно спросил Сынок у этого бугра.

– Что? – Не совсем понял тот. – А, да, конечно, можешь.

Сынок уже хотел идти, но вдруг посмотрел на ноги этого бугра.

– Снимай башмаки, – приказал он.

– Чего? – переспросил надзиратель.

– Башмаки снимай, – повторил Сынок. – Это мои башмаки.

Надзиратель растерянно огляделся по сторонам в поисках поддержки и увидел Исмаила. Исмаил, хоть и поднялся на ноги, но предпочел не вмешиваться.

– Давай-давай, скидывай. Или мне помочь?

– Нет-нет, я сам… – Бугор сел на землю и принялся трясущимися пальцами расшнуровывать обувь.

Натянув башмаки на ноги, Сынок подошел к босому надзирателю и вежливо попросил:

– Зашнуруй мне, пожалуйста, а то мне одной рукой неудобно.

– Я тебе шнуровать? – Бугор не мог поверить своим ушам.

– Шнуруй! – вдруг послышался голос Исмаила.

– Что?! – И Сынок и бугор посмотрели в его сторону.

– Я сказал – шнуруй! – грозно приказал Исмаил.

Бугор упал на колени и принялся лихорадочно затягивать шнурки.

Когда Сынок уходил, Исмаил окликнул его:

– Эй, погоди, кабан.

Сынок остановился. Исмаил подошел к нему, посмотрел прямо в глаза и вдруг спросил:

– Куришь?

Сынок кивнул. Исмаил достал из кармана пачку сигарет «Прима» и протянул ему:

– На, бери.

Сынок взял пачку, достал сигарету, а остальное спрятал за пазуху.

– А теперь беги на разгрузку, а то тебя Конопатый побьет. – Исмаил иронично ухмыльнулся и хлопнул Сынка по плечу.

Ирина ехала по Ленинградке в самом мрачном расположении духа. День выдался хмурый. Тяжелое небо нависло над городом. Липы, посаженные по обочине шоссе, не по сезону пожелтели и теряли листья, словно сейчас был не разгар лета, а начало холодной осени. События последних дней не шли из головы. Ирине, еще недавно бывшей в таком солнечном и здоровом настроении, теперь все виделось удручающе бессмысленным. Окружающий мир, игравший красками лета, почему-то выглядел опустошенным, разлагающимся. Старуха в лохмотьях, сама ветхая, жалкая – нищенка, видимо, – силилась преодолеть «зебру» у метро «Динамо». Зеленый свет погас, машины угрожающе гудели, а она стояла посреди дороги – нелепая, насмерть перепуганная, не в силах двинуться ни вперед ни назад. И вид ее немощной старости напоминал о том, что все в этом мире конечно и удел всему – смерть. Возле бордюрного камня валялся труп кошки с выпученными глазами, с окровавленной пастью, словно мрачное напоминание ей, Ирине, что все в этом мире суета и конец всему близок. Душа Ирины приходила во все большее и большее уныние.

Разверстый зев шахты лифта, готовый поглотить ее, – теперь она представила себя с переломанными костями, с кровью у рта, и душа ее судорожно сжалась, – убитая девушка в таком же, как у нее, плаще, на месте которой вполне могла быть и она сама. Все это виделось сейчас мистическими указаниями на то, что круг случайностей многозначителен, что судьба мечет стрелы в нее, попадая мимо – пока что мимо. Ирина внутренне интуитивно готовилась к удару, но не могла предполагать, откуда он последует. Даже мысль о том, что скоро она будет богата – несказанно богата по меркам российского обывателя, – даже это перестало согревать ее. В носу у Ирины защипало, на глаза набежали слезы, и она с горечью подумала, что богатые тоже плачут. И еще удивилась – за последние дни она плакала что-то слишком часто.