Вечная жизнь Лизы К. - Марина Вишневецкая

Пост, опубликованный Каном десять минут назад, назывался «Пост тонкой настройки». Первый абзац повествовал про дни на кушетке, исполненные недомогания и уныния, скрасить которые он почти без надежды пытался чтением книг о тонкой настройке Вселенной.

«…Не потому что я не был знаком с антропным принципом – был и, чем старше становился, тем с большим энтузиазмом причислял себя к сторонникам его радикальной версии, сжато сформулированной Джоном Уиллером в 1983 г.: “Наблюдатели необходимы для обретения Вселенной бытия”. Но непреодолимое желание от грандиозного целого двинуться к его мельчайшим подробностям всего меня целиком захватило впервые. И да, мой друг и читатель, я видел бездну. И бездна поглотила меня… «

Ей всегда выносила мозг эта его потребность исповедоваться на миру и никогда – рядом с ней. Но если по-другому он не умел? Как птица, которая должна взлететь на высокое дерево и просвиристеть оттуда всем разом – и подруге своей заодно?

Кан писал: «Вдумайтесь в эти цифры: если бы нейтрон был легче хотя бы на десятую долю процента, материя имела бы лишь один уровень организации – ядерный, атомов и молекул не существовало бы вовсе. Вселенную, в которой оказались возможны океаны, горы, леса, рыбы, звери… я, пишущий эти строки, ты, их читающий, и ты, их читающая (в этом месте Лиза глупо кивнула), предопределила десятая доля процента!»

Семейная жизнь у Сани с Марьяшкой довольно быстро разладилась, девушка начала выпивать. Выпив же, вспоминала старых друзей и допить норовила с ними. Но в случае развода надо было возвращать тестю долг. А с чего? Фермер при перекупщике – что мышь рядом с пережравшим котом: вышел в ноль, уже и этому рад.

«…Будь гравитация на ничтожно малую долю сильней, космологическое расширение достаточно быстро сменилось бы сжатием, произошел бы гравитационный коллапс Метагалактики (после Большого взрыва последовал бы “большой схлопок”), – в обоих случаях Вселенная оказалась бы принципиально иной и наблюдатель в ней так бы и не появился! То же физики говорят еще о десятке параметров микро- и макромира: все решил сверхточный (в доли процента!) расчет. Кто его произвел? Бог (в)есть. Но хоть раз заглянувший в бездну знает не понаслышке: свет во тьме светит, и тьма не объяла его! И свидетельствует об этом – ради обретения Вселенной бытия…»

В комментарии (надо же, он и на комментарий успел ответить, пока они выезжали на Шереметьевскую) Кана просили назвать имена Наблюдателей – типа не Пупкин же, а наверно, Эйнштейн? И почему-то именно в этот момент Саня решил отобрать у нее айфон:

– Ты не слушаешь…

Лиза в айфон впилась:

– Это важно. Пожалуйста! Я должна дочитать.

– Он тебе что, километрами пишет?

– Не мне! – и, поняв, что проговорилась: – Не он. Мне просто важно это прочесть, и, – в доказательство, – вслух: «Из имен наблюдателей, что приходят на память сразу, – Бродский, чьи стихи оказались не только синхронны артикуляции антропного принципа, но, собственно, этой артикуляцией и стали. Вспышками предвидения – Мандельштам: Быть может, прежде губ уже родился шепот, / Ив бездревесности кружилися листы, / И те, кому мы посвящаем опыт, / До опыта приобрели черты…»

На словах «кому мы посвящаем опыт» голос поплыл. Но Саня хоть этого не успел заметить. Завертел головой на короткой широкой шее, кстати, да, несоразмерно короткой (вот почему он никогда не носил сорочек, а только футболки с удлиненным вырезом, даже и под пиджак), и попытался рывками рокироваться с синим «вольво» и серебристым «ниссаном» – сквозь завыванье машин теперь и Лиза расслышала наконец вопли реанимобиля. Надо было его пропустить. Надо было немедленно написать Ю-Ю – но что? Что она рада его выздоровлению? Или что ее с Викешкой любимая утешалка «вселенная нас любит» – тот же антропный принцип, но сформулированный иными словами?

А потом они наконец полетели, потому что стояли, как оказалось, из-за аварии на Сущевке, и, как только ее миновали, разогнались под семьдесят, и машины вокруг тоже катились сверкающими горошинами, и внутри что-то глупо и звонко прыгало, будто резиновый мяч. И она улыбалась, а Саня на нее краем глаза посматривал. А потом наконец через «э-э-э» и «короче» сказал, что ладно тогда, не сейчас, лучше он это все дорасскажет потом. И стал перещелкивать кнопки приемника. Успокоился, только когда добрался до новостей: кто-то с кем-то встречался, слал ноты протеста, но в какофонии мира и такие, наверно, были нужны…

Почему-то у Сергиевича одеревенела скула. Нежный девичий голос изливал из колонок, кажется, важное – Саня напрягся еще и шеей – про проект документа, внесенный «Единой Россией», о событиях, произошедших 6 мая в Москве, во время которых представителями оппозиции были грубо нарушены требования законодательства к проведению шествия, что повлекло за собой нарушения общественного порядка. Как подчеркивают депутаты – пидарасы, поправил Саня, – только благодаря профессиональным и ответственным действиям сотрудников полиции удалось пресечь противоправные действия и защитить случайно оказавшихся в зоне провокаций граждан, не допустить распространения агрессии в отношении жителей Москвы, обеспечить общественную безопасность, локализовать угрозу.

Сергиевич яростно посигналил в никуда, никому Они снова ползли в потоке, как в патоке. И Саня хрипло сказал: воленс-ноленс, подруга (все-таки у него был своеобразный словарь), но про бабусю он доскажет сейчас. Потому что бабуся ни разу не утонула – хоп! значит, Лиза все пропустила, баба Отя тонула и не утонула? – и еще один хоп: это Сане и дяде Яше так попытались преподнести, что она белье пошла постирать и свалилась с мостков, нормально? у них дома стиралка, какие мостки? Короче, если сначала поджигают их «Ниву», через девять дней из ружья расстреливают овчарку и подвешивают на сеновале – о чем-то же это свидетельствует! И еще присылают соседа: мужики, мол, интересуются, будете по-хорошему продавать или как? И тогда дядя Яша, младший бабусин брат, все бросил и уехал обратно на Север. А к Сане опять человек пришел: зачем тебе столько земли? чтобы в ней лежать – за глаза двух метров достанет!

Саня вытащил из-под сиденья бутылку с водой, и отпил, и немного вылил себе на голову. И Лиза спросила, просто чтобы голос, как руку, подать:

– А ты?

Его же это почему-то взбесило:

– А ты?!

– Я бы пошла в милицию.

– Куда-куда?

– В милицию. Написала бы и отнесла заявление.

На что он опять бессмысленно посигналил – ладонью, наотмашь. И, чтобы немного его остудить, коснулась плеча:

– Ну извини, меня так воспитывали… что нет ситуации, из которой ты не смог бы выйти с достоинством. Я понимаю, это выглядит пафосно. Но если это в тебя вложили с детства… И я бы тоже хотела это вложить в Викешку…

На каждую ее фразу Саня нехорошо кивал. И от этого все рытвины и колдобины на незнакомой, узкой, с односторонним движением улочке бросались им под колеса. Но зато здесь зацветали каштаны. Скоро будет не улочка, а свечной заводик. Подпрыгнув на новой кочке, Саня сказал: