Кишиневское направление - Виталий Гладкий

Маркелов молчал. Тогда, тихо охнув и прокашлявшись, заговорил Пригода, которому больно наступил на ногу Татарчук, взывая о помощи:

– Кх-кх!.. Гарни дивчата. Ей-богу… – Нужные слова почему-то не шли на ум Петру; наконец, отчаявшись, сержант выпалил: – То пидэм, чы ни?!

А онемевший Маркелов не мог оторвать глаз от широкой груди Пригоды, на которой едва помещались многочисленные ордена и медали; про Татарчука и говорить было нечего – тот сверкал, как новый иконостас. Офицер перевел взгляд на Кучмина и Ласкина – у тех тоже было чем похвастаться – покраснел до корней волос, и дрожащим голосом сказал:

– П-пожалуйста, идите… – И уже тверже добавил: – Я, к сожалению, сегодня… занят.

После ухода разведчиков Маркелов бросился на полати и, уткнувшись лицом в чей-то старый ватник, попытался успокоить внезапно вспыхнувшую мальчишескую зависть. Так и уснул, не дождавшись разведчиков.

Перед завтраком не знал, куда девать глаза. «Маменькин сыночек! За орденами на фронт припылил! Кому позавидовал…» – вспомнил спину Татарчука, испещренную шрамами, след пулевого ранения на шее Кучмина, обожженную руку Ласкина…

Занятие по физподготовке явно не получалось. И день был хорош, и за неделю во втором эшелоне силенок поднабрались, а против бега на пять километров с полной выкладкой был даже безотказный Кучмин.

Повинуясь приказу, с горем пополам пробежали чуть больше двух километров, а затем начали валять «Ваньку». Пригода «неожиданно» подвернул ногу, у Татарчука спину прихватило, Ласкин дышал, как чахоточный, а Кучмин просто остановился и, не поднимая глаз на Маркелова, присел возле подорвавшейся на мине полуторки и стал перематывать портянку.

– За два с половиной года набегался… – ворчал Татарчук.

– Та якбы нэ нога… – Пригода пытался изобразить страдание.

Маркелов вздохнул, пнул в сердцах покореженное осколками ведро, которое валялось возле машины, и сказал:

– Ладно, перекур.

– Возьмить мого табачку, – протянул Пригода кисет. – Сам гэнэрал хвалыв. Як закурыв, то сказав, шо Бэрлин побачыв…

Покурили, помолчали, изредка украдкой посматривая на Маркелова, который вдруг повеселел и загадочно улыбнулся.

– Значит, физподготовка разведчикам ни к чему… – как бы размышляя вслух, сказал он, оглядывая своих подчиненных. – Я вас правильно понял?

– Та мы ж нэ проты… – Пригода снова принялся ощупывать ногу. – Ото якбы нэ нога, то всэ б було добрэ…

– Ну а если вам придется встретиться с хорошо обученным и тренированным немецким разведчиком из абвера? Тогда как?

– Було дило… – многозначительно посмотрел на свои кулаки Пригода. – И не раз. Та тилько воны шось дуже хлыпки.

Маркелов вдруг снял ватник и обратился к Пригоде:

– Сержант Пригода!

– Я…

– Представьте, что перед вами гитлеровец. Его нужно взять живым и доставить в качестве «языка». Вам понятно? Начинайте!

– Як жэ цэ? – растерялся Пригода.

– Очень просто, как вы до этого делали. Причем неоднократно. Ну!

– Не, я так нэ можу. Вы ж свий.

– Товарищ младший лейтенант, – вмешался Татарчук. – Сломает ведь…

– Сержант Пригода, я приказываю! Перед вами немец, фашист. Чего вы ждете?

– Ну, як шо вы так хочэтэ… Будь ласка… – меланхолично вздохнул Пригода… и неожиданно стремительно прыгнул на офицера, пытаясь захватить его руку.

Маркелов мягким, пластичным движением ушел в сторону и молниеносно провел какой-то прием. Взлетев в воздух и смешно кувыркнувшись, Пригода зарылся носом в сугроб. Разведчики ахнули.

Растерянный и злой сержант подхватился на ноги и снова бросился на Маркелова. Тот стоял спокойно, улыбаясь. Пригода уже обхватил его своими ручищами, сжал – и вдруг, изменившись в лице, со стоном опустился у ног младшего лейтенанта. Казалось, что Маркелов даже не ударил, а лишь несколько раз коснулся тела богатыря.

Когда Пригоду привели в чувство, Маркелов с виноватым видом сказал:

– Вы извините меня. Немного не рассчитал… Это японское джиу-джитсу.

– Хай йому грэць… – помотал Пригода головой. – Шо тилько нэ прыдумають оти бисови японци…

В конце декабря 1943 года запасной стрелковый полк, получив пополнение, отправили на передовую. И вскоре спецгруппа разведчиков во главе с младшим лейтенантом Маркеловым получила свое первое боевое задание – ушла в глубокий немецкий тыл.

Мотор, чихнув, заглох. Трехтонный «опель-блиц»[28]прокатился по инерции несколько метров, мигнул фарами и остановился на обочине. Из кабины выскочил водитель, открыл капот.

– Что случилось, Вилли? – окликнули водителя из проходящей мимо машины.

– Вода закипела…

Водитель открутил пробку радиатора и резко отпрянул в сторону – пар со свистом вырвался наружу.

– Помочь? – подошел к нему пассажир – молоденький солдат, недавний член гитлерюгенда, которому едва исполнилось восемнадцать лет.

– Я сам, Курт, – водитель откинул брезентовый полог и полез в кузов грузовика, под тент. – Ты лучше побереги силы для девок, которые ждут нас сегодня в борделе.

Курт поправил ремень винтовки, закурил и неторопливо принялся расхаживать по шоссе. Он улыбался своим мыслям и насвистывал какой-то легкомысленный мотивчик.

Мимо продолжали идти грузовики автоколонны, к которой принадлежала и машина Вилли. Интервалы между машинами из-за плохой дороги были большими, и колонна растянулась почти на километр.

– Эй, Курт! Поехали! – Водитель бросил полупустую канистру обратно в кузов и протер ветошью руки. – Где ты там?

Курт молча залез в кабину и захлопнул дверку.

– Все в порядке, – удовлетворенно констатировал Вилли и повернулся к Курту. – Дай закури… ы-ы…

Водитель на миг лишился дара речи – на месте Курта сидел незнакомый солдат в камуфляже и со страшными глазами, в которых Вилли увидел свою смерть.