Топот шахматных лошадок - Владислав Крапивин

За катерами присылали, конечно, моряков. И вот с одной такой командой в сорок третьем году махнул на фронт четвероклассник Вася Баталин… Кстати, был он совсем не отчаянный мальчик, скорее наоборот. И очень жаль ему было оставлять маму и двух старших сестер (отец погиб еще в сорок первом). Но… тут все сказалось: и стремление попасть во флот, и желание отомстить за папу…

— И его не прогнали назад?

— Сперва прятался, а когда нашли, решили, что дело это хлопотное, далеко уехали… Да и пожалели. К тому же когда в боевом экипаже появляется мальчонка, это всем греет душу, напоминает о доме. Недаром столько было сыновей полков… В общем, зачислили в юнги, на катер. Был он сигнальщиком, а потом в пулеметном расчете. Воевал как все, хотя, конечно, берегли его, в самый огонь старались не пускать… Однажды спас он сорванный взрывом флаг, за что и получил медаль…

Воевал Вася Баталин на белорусских реках, а в конце войны оказался на Одере, побывал в Берлине. В мае сорок пятого решило командование отправить его в Нахимовское училище, но тут Вася сказал честно и бесстрашно:

«Нет. Война кончилась, теперь я хочу к маме».

Васю поняли, демобилизовали. Отправили с сопровождающим в Тальск. Было ему в ту пору тринадцать лет…

В учебе он, конечно, отстал, но потом догнал Одноклассников, тем более что мама была учительница. А когда окончил школу… тут опять позвало его море. Уехал Вася в Ленинград, поступил в военно-морское училище. Служил на подводных лодках, получал награды и звания, но однажды лодка, которой он командовал, потерпела аварию. А было это в нейтральных водах, недалеко от Скандинавии… В ту пору не полагалось, чтобы иностранцы знали о наших подводных крейсерах. Считалось, что в случае чего лучше героически пойти ко дну, чем выдать себя. Но… капитан Баталин помнил, как отчаянно ждала его мама, когда он мальчишкой воевал на мониторе. И он знал, что так же матери ждут домой его матросов-подводников, совсем молодых ребят. Приказал всплыть и позвал на помощь норвежское судно. Плохо ему пришлось потом, чуть под суд не отдали. С флота уволили, конечно… Потом, через несколько лет, новое командование разобралось, оправдали его, даже очередное звание присвоили, но в военный флот Василий Васильевич уже не вернулся. Служил на речных теплоходах, а в ту пору, когда подружился с Брисом, преподавал он в судостроительном техникуме…

Почему старый капитан подружился с мальчишкой? Наверно, потому, что Брис напоминал ему самого себя в детстве, еще до побега на фронт. Они вместе гуляли по Тальску, Василий Васильевич показывал Брису разные места, где когда-то играл с приятелями. Кстати, овражек с заброшенным мостиком показал тоже он… Брис часто сидел у капитана по вечерам, они вели беседы про все на свете, а иногда и молчали, уткнувшись каждый в свою книжку. Бывает, что и молчание не хуже дружеского разговора… А потом Василий Васильевич уехал, оставил Брису подарок…

— А они переписывались? — спросил Вовка. — Да… Но я не сказал тебе сразу. Через полгода из Иркутска пришло Вовке письмо, что Василий Васильевич умер от воспаления легких. Сын его написал. В письме-то и были снимок и визитная карточка. На обороте снимка Василий Васильевич, уже больной, успел написать: «Боре Туринцеву — моему другу Брису — в знак нашей общей любви к родному Тальску. Каперанг В. Баталин». Ну, не будем про слезы Бриса, это и так понятно…

— А секстан нашелся? — нервно спросил Вовка. Видно, всерьез его забрала эта история.

— Нашелся, но… Тут надо опять про Матвейку. Про Карузу-Лаперузу… Он погоревал, погоревал и малость успокоился. Тем более что никто его не укорял, жалели только… Опять ребята собирались под мостиком, Брис (иногда вместе с Инкой) придумывал дальше сказку про осколок чудесного зеркала, и наконец она стала близка к финалу. Паровозик был почти построен, а осколок — вот-вот найдут…

Но оказалось, Матвейка только снаружи сделался спокойным, а внутри он все равно переживал историю с секстаном. Иногда он ходил по улицам, надеясь встретить белобрысого парня или лысого милицейского капитана, но не встретил. И тогда он…

Вот представьте такую сцену. Идут по улице Брис, Инка, Баллон и Ташка и удивляются (и тревожатся даже): почему Матвейка не появляется среди них третий день и почему сегодня его не оказалось дома? Тетушки всполошились: «Ах, он ушел гулять с утра! Он разве не с вами? »

Идут, голову ломают и вдруг видят: навстречу им какая-то женщина ведет Матвея Гранатова за руку. Тот еле переставляет свои журавлиные ноги, голову опустил, губу закусил, а на плече несет синюю блестящую гитару. Гитара была знакомая, а женщина… тоже знакомая, но только для Ташки. Ташка сразу же узнала бывшую детсадовскую воспитательницу Ирину Григорьевну. Та была женщина добрая, только всегда немножко взволнованная. И тут она сразу взволнованным своим тоном сообщила, что ведет Матвейку домой, к тетушкам («раз мама и папа где-то ездят»), потому что… «Знаете, чем занимался наш Каруза-Лаперуза? Он на улице у рынка пел под гитару песни и собирал деньги!»

«Во, блин, фокусник!» — высказался Баллон с оттенком восхищения, а Инка машинально пообещала, что Баллона убьет.

Ребята убедили Ирину Григорьевну, что сами разберутся с бродячим певцом. Инка и Брис пообещали это очень убедительно, и бывшая воспитательница передала им пленника с рук на руки.

Разбирались недолго. Каруза-Лаперуза не стал упираться и признался, что пел ради денег. Чтобы насобирать их и купить новый секстан. А если секстаны нигде не продают, то купить что-нибудь другое, тоже морское и ценное, например, модель корабля. Чтобы утешить Бриса, а себе заработать окончательное прощение.

Ни ругать, ни упрекать Матвейку не стали, такие уж были это друзья. И насмешничать не стали. Объяснили только, что поступал он очень неразумно. Мог попасть в милицию или в руки какой-нибудь шпаны, которая накостыляла бы ему по шее и отобрала гитару и собранные деньги. Кстати, насобирал он немало, потому что народ слушал его хорошо. Потом хватило каждому из друзей на несколько порций мороженого.

— А ты там не боялся? — с уважением спросила Матвейку Ташка. Тот посопел и сказал, что да, сперва боялся, но когда начал петь, то страх «куда-то утек». А еще он сказал честно, что задумал петь ради заработка, но потом «стало получаться ради песен, потому что кругом стояли и слушали…».

«Дело в том, что песни у тебя хорошие», — сказала Инка, чтобы утешить Карузу-Лаперузу (кстати, все уже знали это его прозвище).

Матвей признавал только старые песни, военных времен. Где он их столько узнал, как держал в памяти, это загадка. Наверно, даже для него самого… А нынешние песни, в которых и слов-то нормальных нет и когда певец скачет и блеет и чуть ли не толкает в рот микрофон, будто грызет черную грушу, — их Матвей Гранатов презирал…

— Значит, он пел под гитару? Он умел играть? — спросил Вовка (а за окнами по-прежнему было пасмурно).

— Да ничего он не умел. Знал только несколько аккордов. Научился у нового приятеля. У взрослого… Про этого человека я тоже сочинил немало, но сейчас расскажу покороче, а то не кончу историю до вечера…