Топот шахматных лошадок - Владислав Крапивин

Все приготовились слушать, как Тимми проник в подземелье гномов, какие там дальше были приключения. Потому что про эти дела никто еще не слышал, Брис придумал продолжение только что и готовился рассказать впервые… Но в этот момент в кармане у Бриса задребезжал пейджер. Мама часто давала ему с собой эту штучку, чтобы позвать домой, если тот понадобится срочно… Сейчас он понадобился не очень срочно, просто мама напомнила, что он может гулять голодным хоть до ночи, но Ташку надо кормить обедом вовремя. Пусть ведет… Пришлось идти. Матвейка пошел с Ташкой…

4

Я сделал в рассказе перерыв. Замолчал.

Вовка вдруг проговорил смущенным полушепотом:

— Такое совпадение, да?

— Какое совпадение?

— Про гномов про вагонных… у тебя и у меня.

— А! Да… Вовка, может быть, это не случайно…

— Конечно, не случайно! — Вовка нетерпеливо завозился — так, наверно, возились на кожухе под мостиком ребята. Но там не было вертикальной балки, о которую можно чесать спину. А Вовка зачесал и потребовал: — Рассказывай дальше.

— Не надоело еще?

— Нет, конечно! И все равно… солнца пока не видать. А ты рассказываешь, будто книжку читаешь.

— Да мне, по правде говоря, самому иногда казалось, что книжка сочиняется. Когда придумывал и записывал. Конечно, самодельная, неумелая книжка, для себя одного, но… теперь все равно бывает иногда жаль…

— Почему жаль?! — дернулся он.

— Пропали записи… Я сдуру делал их в чистом журнале для дежурств, тетрадки и всякая чистая бумага были там в дефиците… А когда мы службу кончили, перед отправкой домой устроило нам начальство досмотр: не везем ли с собой что-то неположенное? Как раз новый командир там появился, въедливый такой… Увидел он журнал, чуть не лопнул от ярости: «Как вы смели! Кто позволил! Секретная документация!» Я говорю: «Там же ничего секретного, только личные записи, вроде дневника…» А он: «Сама форма журнала секретная!» Пришлось на глазах у него кинуть журнал в кочегарку…

— А нельзя было быстро как-нибудь переписать?

— Не оставалось времени… Да и нужды не было. По правде говоря, я успел сделать копию на компьютере, был там у одного парня ноутбук, начальство про это не знало. Вот я по ночам и перепечатывал в укромном уголке. Увез с собой дискету… Но тут опять беда. Дома как-то понадобилось мне скопировать срочный материал, а чистой дискеты под рукой не было. Я всю эту историю про Венеру стер, подумал: «У меня же в компьютере на жестком диске она есть». А потом оказалось, нет этого файла. Или я забыл переписать его с дискеты, или он слетел непостижимым путем…

— И что?! — со стоном сказал Вовка. — Теперь уже… никак?

— Никак… Сперва сильно жалел, а потом подумал: может, и правильно. Для себя я это и так все помню, а что текста не осталось — значит, рука судьбы. Не хватало еще возомнить себя писателем…

— Но ты же все равно!..

— Что?

— Это… работал в журнале.

— Я же верстальщиком работал и дизайнером! Это не литература!

— А сочинять больше ничего не пробовал?

— Было два раза. Сдуру опять же… Написал два рассказика. Один — как мы искали зимой в тайге двух потерявшихся ребятишек. Второй, как в пионерском лагере был у нас ручной лосенок… Даже напечатали их в городской газете. Под рубрикой «Голоса молодых». Я перечитал, ахнул от стыда: такое косноязычие… Поклялся, что больше ни за что на свете…

— А может, зря? — очень серьезно сказал Вовка.

— Ну вот, еще один советчик…

— А кто был до меня? Тетя Лидия? — спросил он с подковыркой.

— «Тетя Лидия» ничего такого не советовала, хватило ума. Кстати про историю, что в армии сочинил, она и не знает, только про рассказики… А советовал весной один редактор. Из нового издательства «Птицелет». Позвонил как-то в журнал, начал: «Иван Анатольевич, у нас затевается новая серия для школьников, я помню два ваших рассказа. Может быть, есть еще? Мы бы с радостью…» Еле его убедил, что я с этим делом завязал наглухо…

Вовка больше не уговаривал меня. Почесал правой сандалией левую щиколотку и сумрачно попросил:

— Тогда рассказывай дальше. Пускай хоть я буду знать, что там случилось… Посмотрели на Венеру-то?

— Посмотрели. Но до того… Давай расскажу сначала про Матвейку. Он там, пожалуй, самая главная фигура…

— Давай! — Вовка подтянул колени и уткнулся в них подбородком.

— Матвейка в ту пору, как и Ташка, окончил первый класс. Учился он не в Тальске, а в каком-то северном городке, родители на год уехали туда по договору, на работу. И вот он вернулся. Вернулся пока один (то есть отец привез его и укатил обратно). Родителям надо было доработать там еще три месяца, а Матвейку вывезли оттуда, из холодного климата, сразу, как начались каникулы. Жил он пока у двух незамужних тетушек…

Фамилия у него была Гранатов. Когда Матвейка знакомился и называл фамилию, он всегда говорил: «Это не от слова «граната», а от слова «гранат», есть такой драгоценный камень». Но там, где он учился, первоклассники не знали, что такое гранат, а что такое граната, конечно, знали. Мало того, кто-то из них где-то узнал, что в старину гранаты были с фитилями, которые полагалось поджигать перед броском. И вот к Матвейке прилипло прозвище Фитиль. Мол, такой же он тонкий и длинный. И жилось Матвейке с таким прозвищем и с такими одноклассниками несладко. И северный город казался ему неласковым… Поэтому Матвейка охотно возвратился в Тальск, хотя и понимал, что будет скучать по маме и папе…

Я опять опасливо помолчал, спохватившись, что затронулу Вовки печальные струнки. Но он сказал нетерпеливо:

— Дальше…

— А в Тальске, в детском саду еще, было у Матвейки другое прозвище: Каруза-Лаперуза. Но оно было не обидное, а, наоборот, уважительное такое. Дело в том, что он хорошо пел… Вообще-то Матвейка был стеснительный человек, и когда ему приходилось выступать на утренниках, он сперва тоже стеснялся. Но только несколько секунд. Потом набирал в грудь воздуха, и стеснение пропадало. Говорил Матвейка всегда негромко, даже сипловато. Но когда он начинал петь, в горле у него будто лопалась мыльная пленка и голос звучал очень чисто. Не сильный голос, но чистый такой и… воспитательницы говорили: «за душу берет». А воспитательница Матвейкиной группы, Ирина Григорьевна, как-то сказала: «Ну, ты у нас просто Карузо». И объяснила, что был в Италии такой всемирно известный певец. А Виталька Лемехов — человек не вредный, а просто веселый — тут же срифмовал: «Каруза-Лаперуза». Дело в том, что недавно в группе было занятие про дальние морские плавания и все помнили: жил когда-то на свете такой капитан — Лаперуз. А у Матвейки, надо сказать, была тяга ко всему морскому. Он и в детский сад ходил всегда с каким-нибудь «морским отличием» — то якорь на кармашке, то значок-кораблик… В общем, прозвище к Матвейке приклеилось, и он им тихонько гордился…