Пятиозерье - Виктор Точинов

Впрочем, точно такой же звук, неприятный и пробегающий по хребту холодной струйкой, издает и человеческий череп, если его владелец падает головой вниз с высоты в два своих роста.

...Удар должен был убить зверя на месте — расколоть широкий мохнатый лоб и вдавить осколки кости в подавшийся и брызнувший во все стороны мозг.

Но ничего подобного не произошло. Базарга, прервавшая не по своей воле стремительный прыжок и отлетевшая на три десятка шагов назад, поднимается на лапы легко и мгновенно. Заметных глазу повреждений на ней нет.

Человек, тоже упавший, вскакивает столь же стремительно.

Ему столкновение обошлось дороже — когти Базарги успели зацепить плечо. Обильно льющаяся кровь не дает понять, где свисают клочья одежды, а где — плоти и кожи. Кулак, нанесший удар, пострадал не меньше — на бесформенной и расплющенной кисти кое-где лопнула кожа, приоткрывая мешанину из разорванных связок и выбитых фаланг.

Базарга, сделав пару шажков вперед, останавливается и смотрит на собеседника-противника, наклонив лобастую голову набок. Человек демонстративно не обращает на нее внимания, как и на кровоточащее плечо, пальцы здоровой руки с проворством шустрого насекомого бегают по разбитой вдребезги кисти, что-то вытягивая, разглаживая, вставляя на место. Раны на плече затягиваются сами собой.

— Значит, ТЫ — это ТЫ, — говорит Базарга без особых эмоций. Именно говорит, ее гортань с видимым усилием издает чуждые звуки, а мимика обычно малоподвижной морды может вызвать смех — окажись у этой сцены зрители и сохрани они к тому моменту способность смеяться.

Человек закончил возиться с пострадавшей рукой, прилепил последний лоскуток кожи и теперь быстро шевелит пальцами, словно берет аккорды на невидимом инструменте.

— Ценная мысль, — мрачно откликается он (тоже вслух), — И всеохватывающая, применима к любой мыслящей сущности и...

Человек внезапно замолкает на середине фразы и прекращает массировать разодранное плечо — раны на нем уже затянулись и выглядят шрамами месячной давности...

«Ты хочешь сказать, Нерожденная, что тоже встречала... фантомов? Которых не могла распознать иначе?»

Его рука вновь касается плеча. Базарга молча кивает.

— ТЫ НЕ МОГЛА РАСПОЗНАТЬ ИХ ИНАЧЕ?? — он повторяет это уже вслух, в голосе звучит безмерное удивление.

Зверь перестает насиловать связки, отвечает беззвучно: «Они встречаются лишь на твоих путях, Разрушитель..»

— Я не творил их... Я вообще... не люблю творить.

«Знаю».

— Тогда кто способен развлекаться, создавая такие игрушки?

«ТЫ. Или ОНА».

Человек (точнее, тот, кто смотрит сейчас его глазами) снова усаживается на камень. Помолчав, спрашивает неподвижного и безмолвного зверя:

— А не может это быть делом кого-нибудь из прежних?

Базарга безмолвна и звуками, и мыслями. Прежние были прежде, были и ушли — о чем тут говорить?

— Я не творил фантомов, — говорит человек твердо и с некоторым вызовом. — Хотя встречал... И уничтожал.

Базарга молчит. Человек спрашивает:

— Значит, ОНА? Но... «Где ОНА?»

— Не знаю. ОНА исчезла. ОНА не могла умереть — но я не чувствую ЕЕ. Остался след — старый и запутанный след.

"Много нитей лопнет, пока ты распутаешь его. И что ты собираешься делать дальше? ОНА не помнит себя, это очевидно. ЕЕ разум спит, но порождения его опасны. Смертельно опасны..."

— Я найду способ разбудить ее. — Голос человека звучит твердо. Может, оттого он и предпочитает пользоваться в этом разговоре звуками, а не мыслеречью — в мыслях недостаток уверенности не прикрыть интонацией. А может, и нет — неисповедимы пути Нерожденных.

«Я буду рядом. Я буду смотреть твоим взором. Я помогу, когда придет время — если оно придет».

Человек не возражает. Базарга редко кому предлагает свою помощь. Но когда предлагает — от нее не отказываются.

Базарга исчезает. Время в этой части пустынного Мира начинает течь, как обычно. Человек встает с валуна, недоуменно оглядывается вокруг. Только что он шел, шаг за шагом одолевая нелегкий и дальний путь, и... И что? Он удивленно смотрит на руку — в ней таится призрак боли, как от старой, давно зажившей раны. Но ран никаких нет. А еще человек чувствует в себе какую-то новую силу. Пока не понимает, в чем она состоит и как можно ее применить, но чувствует.

В это же время — а может, эпохи тому назад или вперед — где-то совсем в другом Мире белоголовый мальчик прижимает ладонь к левому глазу, почти ослепшему от яркой внутренней вспышки. Впрочем, всё быстро проходит.

09 августа, 7:35, ДОЛ «Варяг»

«Меня зовут Света...» — прочитала она вслух. И дальше читать не стала. Память вернулась быстро, еще до того как прозвучали эти три слова.

Но — странное дело — теперь чужими казались сами воспоминания. Света вспомнила всё — однако не о себе. О КОМ-ТО ДРУГОМ.

О похожем — но о другом.

К чертям! — разозлилась она, уже зашнуровывая кроссовки. Надоело! Отпрошусь на денек у Горлового, и к врачу. Не упекут же сразу в психушку, в самом деле... Может, достаточно попить неделю-другую какие-нибудь таблетки, и все пройдет...

В таком боевом настроении Света распахнула наружную дверь своей квартирки, направляясь на очередную пробежку. Вернее, лишь начала распахивать — движение не завершилось.

Она застыла на пороге.

Медленно-медленно прикрыла дверь. Бессильно прислонилась к косяку...

Там, снаружи, метрах в двадцати от ее коттеджа, сидел на сосновом пне белоголовый мальчик по имени Тамерлан. Мальчик, который снился Свете четыре ночи подряд...

Это были странные сны.

Мальчишка приходил к ней, или она шла куда-то и встречала его, — в общем, они как-то оказывались вместе, — и Тамерлан отправлялся с ней на прогулку. На прогулку по непонятным местам. Местам, где Света теряла тело, и тем не менее не становилась бесплотным наблюдателем происходящего... Происходящее в странных местах тоже было странным, напоминающим наркотические видения, запечатленные художником-сюрреалистом. Жуткие существа обитали в кошмарных пейзажах: покрытые багровой чешуей винторогие дьяволы, и огромные, поглощающие друг друга бесформенные сгустки протоплазмы, и богосквернящие пародии на людей — уродливые, со звериными чертами и повадками... Свете, пробирающейся смальчиком сквозь непонятно чей бред, не могли повредить эти ожившие страхи, и все равно было страшно, и мерзко, и возникало чувство: все здесь неправильно, все должно быть иначе, все можно как-то исправить и повернуть к добру и свету... Тамерлан — маленький Вергилий этого ада — вел Свету дальше и дальше, показывая все новые ужасы, и... И что-то он хотел от нее, но что — проснувшись она не могла вспомнить. Точно так же исчезала поутру память о собственной личности. Но оставались яркие картины кошмарных видений...