Кража в Венеции - Донна Леон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Однако, боюсь, в случае с венецианским высшим обществом этот трюк не сработал, – вмешалась в разговор Паола.
– Ты же знаешь Элизабету, – сказала графиня. – Она говорит, что думает, весьма иронична и неуступчива. С детьми мужа от первого брака ей также не слишком повезло…
Паола кивнула. Брунетти, вспомнив реакцию синьорины Элеттры, спросил:
– А что с ними не так? Они создают проблемы себе, ей или окружающим?
– Я бы сказал: и то, и другое, и третье, – произнес граф.
Контесса не сумела скрыть изумления.
– Ты знаком с пасынком и падчерицами Элизабеты? – спросила она у мужа.
– Вел кое-какие дела с Джанни, – последовал ответ. – И встречался пару раз с его сестрами. Они пытались получить назад определенную сумму денег.
– От тебя?
– Джанни сделал инвестицию от их имени в одну из моих компаний.
– И что случилось? – заинтересовалась Паола. – И о какой именно компании идет речь?
– О, это был маленький бизнес – ветряная электростанция в Нидерландах. И сумма, о которой идет речь, тоже была незначительной.
– Сколько? – спросил Брунетти, которому стало любопытно, какую именно сумму его тесть считает незначительной.
– Порядка полумиллиона евро или чуть больше. Уже не помню. Это было лет шесть назад.
– Что было дальше? – спросила Паола.
– Компания развивалась весьма успешно, но Джанни не терпелось забрать деньги, и когда он пришел с этим ко мне, акции как раз «просели» на пятьдесят процентов или около того. Он сказал: «Мене нужны деньги!» Сначала Джанни попытался занять у меня, но я ему отказал. Потом он предложил мне выкупить пакет его акций. – Конте посмотрел на жену, но тут на столе появилась граппа, и это избавило его от необходимости заканчивать рассказ.
Он взял рюмку и уже собирался высказать свое мнение о напитке, но вдруг графиня спросила:
– Что именно он тебе предложил?
Брунетти не хватило смелости задать этот вопрос, но услышать ответ было очень любопытно. Конте поднял крошечную рюмку с граппой, улыбнулся жене, словно говоря: «Твое здоровье!», и отпил глоточек. Потом поставил рюмку на стол перед собой и склонил голову набок, признавая, что выбора у него нет и на вопрос надо отвечать.
– Джанни сказал, что продаст весь пакет акций по дешевке, если в расчетных документах я укажу еще меньшую сумму, чтобы он мог показать их сестрам, а пятьдесят процентов от разницы он передаст мне, в виде наличных. Они владели акциями сообща, но Джанни был управителем, а его сестры ничего не смыслят в бизнесе. – И конте добавил со значением: – Они ему доверяли. В то время…
– И что ты ему ответил? – спросила Паола.
– Отказался. Сказал Джанни, что он волен продавать акции на любых условиях, но мне это неинтересно. – Конте снова отпил из рюмки. Раздражение в его голосе нарастало. – Он очень настаивал, и мне пришлось отказать ему в грубой форме. Он ушел. – И после небольшой паузы конте добавил: – Через месяц явились его сестры и потребовали возместить им убытки. – Граф Фальер вздохнул. – По словам Джанни, я смошенничал, обманул его, а значит, и их тоже.
– Орацио, ты никогда мне об этом не рассказывал! – воскликнула контесса.
– Дорогая моя, вы с Элизабетой – подруги. Я не хотел тебя расстраивать.
– Что ты сказал сестрам Джанни? – спросила графиня, явно взволнованная его рассказом.
– Сказал, пусть присылают своего юриста к моему. Он объяснит им, что произошло.
– Ты рассказал им, что Джанни пытался провернуть аферу?
– Не думаю, что это было бы корректно, дорогая. Он ведь все-таки их брат.
– Они последовали твоему совету? Прислали юриста?
– Да. Артуро объяснил им условия сделки по продаже акций.
– А твой юрист сказал, что пытался сделать Джанни?
– Я ни словом не обмолвился об этом Артуро, – ответил конте и допил свою граппу.
– И что теперь будет с Джанни? – спросила контесса.
Конте передернул плечами и встал со стула.
– Понятия не имею. Знаю только, что он не так умен, как ему представляется, и не способен устоять перед искушениями – любого рода. А значит, за что бы он ни взялся, это закончится провалом.
Возвращаясь домой, Брунетти и его жена держались за руки – желание, навеянное то ли долгожданным приходом весны, то ли бесчисленными похвалами Паолы в адрес его костюма.
– Я привык считать ее дружелюбным драконом, – сказал Брунетти, надеясь, что Паола поймет, что он имеет в виду.
– Элизабету. – Это был не вопрос, а уточнение.
– Конечно. А ты думала, я говорю о графине Фальер?
После недолгого раздумья Паола сказала:
– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Это и правда, и нет.
– Когда мы встречались с ней в доме твоих родителей, контесса Морозини-Альбани не плевалась огнем и дымом, но впечатление было такое, будто ей все равно, нравится она людям или нет. Она без колебаний высказывает свое мнение.
– В нашем кругу ее любят, и Элизабета это знает.
– А я вхожу в этот круг? – спросил Брунетти.
Паола с удивлением взглянула мужу в лицо.
– Конечно! Глупый вопрос, Гвидо. Ты – один из нас. Контесса это знает, потому и предстает перед нами такой, какая она есть.
– То есть?
– Умной, независимой, нетерпеливой, одинокой.
Первые три качества Брунетти признавал за контессой и сам, но четвертое его удивило.
– Почему она дает Меруле деньги? Как думаешь?
– Соглашусь с мамой: это цена, которую Элизабета, по ее собственному убеждению, должна заплатить, чтобы быть принятой в обществе.
– Ты говоришь так, словно у нее это не очень-то получается.
– Гвидо, я знаю этих людей! Бога ради, я – одна из них, неужели ты забыл об этом? У Элизабеты – титулованные предки по отцовской и материнской линии, ее родословная намного длиннее, чем у представителей здешней знати. Но она – сицилианка, и даже не принчипесса[77], хотя отец у нее и князь. Поэтому в Венеции ее не воспринимают как равную. Не до конца…
– Даже несмотря на то, что она вышла за венецианца? – спросил Брунетти.
– Наверное, именно поэтому!
Такого ответа он от Паолы точно не ожидал.
– Ты понимаешь, что это похоже на бред? – спросил он, невольно повысив голос.
– Я понимаю это лет эдак с шести, но ничего ведь не меняется. – Она остановилась на середине моста, ведущего к Сан-Поло[78], и оперлась о парапет. – Если бы только контесса могла махнуть на все это рукой… Но, думаю, она просто не способна на такое. Предрассудки чересчур сильны или слишком укоренились. Другого мира она не знает, потому и пытается упрочить свое положение в этом.