Кот - Александр Покровский

Ну что тут говорить: потом встать невозможно, если только с трудом.

А после мы по мосту с девками на такси ехали, и с нами один гражданский увязался. А я девкам со значением: «Песню знаете, где «дорогая не узнает, какой у парня был конец?» – и они как грянут: «И да-ара-хаааа-я не узна-аает…»

А мы как раз мимо нашей лодочки проезжаем, и тут гражданский оживает и изрекает:

«А вы знаете, что я на этой лодке командир!»

Петрович даже охуел, поворачивается ко мне и шепотом: «А я тогда кто?»

А уже в Балтийске я к штурману подхожу и на ухо ему тихо: «Подойди к командиру и скажи, что в Питере шел ночью по мосту, и вдруг машина, и из машины песня про «дорогую».

И он подошел.

А Петрович обрадовался, да как заорет: «Во! Так это ж мы ехали!»

И засветился весь.

Да.

Люблю человеку сделать приятное.

Олег Смирнов служил на берегу – каждый день белая рубашка, галстук, казарма, бильярд.

А подводники рядом через трехметровый забор с колючей проволокой служили, и Олежку Смирнова – старшего лейтенанта службы радиационной безопасности – среди них никто в лицо не знал.

И это очень ценное обстоятельство. С точки зрения особого отдела, который постоянно озабочен проверкой чьей-то бдительности.

Подводники ведь служат как?

Пока не упадут.

А падают они в казарме на койку в двадцать три часа ровно вниз портретом. Как упали – сразу спят. И попробуй тут кого-нибудь в профиль изучить.

И настал час испытаний. Назывался он: «Учение береговых служб по противодействию противодиверсионным силам и средствам».

Объект для учебного нападения даже не выбирали, что само по себе совершенно естественно, – это были спящие в казарме подводники.

И напасть должен был он – Олег Смирнов, старший лейтенант службы радиационной безопасности, неизвестный в лицо.

Его вызвали в особый отдел и проинструктировали.

Инструктаж проводил заслуженный особист – бесноватый майор.

Через пять минут Олег понял, что надо ночью с двумя матросами перелезть через забор и заминировать все подъезды казарм, для чего ему дается мешок с взрывпакетами, детонаторы, шнур, электробатарея, прерыватель.

А холод, мамины уроды, мороз градусов в тридцать, ветер, поземка, и у забора снег три года не убирали.

Еле влезли на забор. Чуть на проволоке не повисли. Осторожно освободились от ее колючек, спустились и пошли казармы взрывать.

Три часа ночи, дует – жуткий мордодуй, как уже говорилось.

Для сокращения времени Олег решил все казармы не курочить, а расположить мешок с взрывчаткой в одном подъезде… в общем, они сложили все у двери, подсоединили и через десять минут уже стояли у забора, обращенные ожидательными рожами к казармам, и держали в руках небольшой такой рубильничек.

Ну, что, славяне, повернули?

И…

К А К Е Б А Н У Л О!!!

От испуга они немедленно оказались личностью к забору, а потом, не сговариваясь, с места взмыли вверх и – хоть бы кто за колючки задел! – приземлились медленно, будто время остановилось, помахивая полами шинели (мохнатые ниндзя), в снег по горло.

И сейчас же вырыли в нем окопы (кроты, кроты), улепетывая в четыре руки каждый до своей собственной казармы.

Ночь, мороз, все казармы без стекол, и ручка от двери на сопке обнаружилась.

– Где этот мудак?! – орал заслуженный особист, бесноватый майор.

Олега нашли и вставили ему по самые помидоры.

Белая рубашка, галстук, бильярд…

Гоша – волнистый зеленый попугай, мальчик, и живет он у соседей. «Я – мальчик!» – иногда ни с того ни с сего говорит Гоша, и еще он говорит кучу всяких слов.

Например, «Абра-кадабра!» и «Все это чушь собачья!».

Как он выуживает эти слова из окружающего информационного поля, неизвестно, а известно только то, что «Гоша хороший» от него полгода добивались.

И правильно, потому что Гоша – совершенная дрянь, а, значит, сказать, что он хороший, – погрешить против истины.

В доме он не дает слушать музыку, танцевать, садится на люстру и умудряется всех переорать.

Любит он только одного человека – соседскую девочку Наташу, которой он, растекаясь от любовного чувства, каждое утро принимается расчесывать клювом брови, а если Наташа отправляется умываться, летит за ней, садится на раковину и пытается под струю воды подставить попеременно то одно, то другое крыло, а когда она начинает делать уроки, пристраивается рядом, стараясь ухватить шариковую ручку за самый шарик.

Если это ему удается, ручка чертит в тетради прямую по диагонали.

Он обожает муку.

Если ее рассыпают на столе в надежде замесить из нее тесто, Гоша, тут как тут – немедленно пытается в ней искупаться.

Однажды он залетел за пирогом в горящую духовку и, обмахревший, вылетел из нее в один момент.

Кошек он не боится. Собак тоже. Как-то к ним зашла подружка Наташи с таксой Светой.

Гоша спикировал таксе на башку и клюнул ее, отчего такса чуть не рехнулась.

Однажды его потеряли, искали в квартире два часа, а он сидел на спине у Наташи, уцепившись за кофту лапами и клювом и распластав крылья – этакий одноглавый символ России.

И еще Гоша ко всем лезет в тарелки. Он и ко мне залез, когда меня пригласили на день рождения к Наташе.

Гоша непременно хотел склевать у меня весь рис. Я выставил вперед палец, желая отодвинуть нахальную птицу.

Мой палец уперся ему в грудку. Гоша растопырил лапы и расставил крылья, пытаясь сохранить равновесие. При этом он верещал что-то возмущенно на смеси человечьего и попугаячьего языка. Получалось что-то вроде: «Че-ты-рррр-всчи-кры-чи!»

Сильно я на него не давил, но попугай не отступил ни на шаг.

Я убрал палец и предложил мировую: «Я тебе рис отдельно на тарелку насыплю!»

Гоша косился на меня, но, казалось, все понимал. Я отделил на тарелке ложку риса и подвинул ее Гоше.

И тут он сказал слово «компромисс».

Все онемели. За столом установилась тишина. Слышно было только, как тюкает его клюв.

Расставались мы друзьями. Он даже сел мне на плечо и потребовал, чтоб я напоил его слюной.

Видите ли, друзья, в понимании Гоши, должны друг друга поить слюной. Я должен был, пожевав, ее приготовить, а он – влезть своим клювом ко мне в рот и напиться.

Я, косясь на Гошу на плече, сказал только: «Слушай, птичка, лети в свою клетку и пей там водичку», – на что попугай вдруг презрительно протянул: «Что-оооо?» – и тут же ко мне охладел.