Откровенные рассказы странника духовному своему отцу - Сбоорник

друга, а под конец и подрались. Смотритель ушел в сени спать, в чулан, а кухарка начала убираться, перемывать чашки да ложки и доругивала своего старика.

Я, посидевши, подумал, что не скоро она угомонится, да и сказал ей: «Где бы, матушка, мне уснуть? Я очень устал с дороги». – «Вот я тебе постелю, батюшка», – и, приставив скамейку к лавке у переднего окна, постлала войлок и положила изголовье. Я лег да и закрыл глаза, как будто сплю. Долго еще колобродила кухарка, наконец, убралась[ 23 ], погасила огонь и подошла ко мне. Вдруг все окошко, бывшее в переднем углу, рама, стекла и осколки косяков, разлетевшись в дребезги, посыпались с ужасным треском, вся изба потряслась, а за окном раздался болезненный стон, крик и барахтанье. Баба в испуге отскочила на средину пола и грохнулась на пол. Я вскочил без памяти, думая, что земля разверзлась подо мною. Вот вижу, два ямщика внесли в избу человека, всего в крови, так что и лица его не было видно. Это еще более привело меня в ужас. Это был фельдъегерь, скакавший переменить здесь лошадей. Ямщик его, не потрафивши верно завернуть в ворота, дышлом вышиб окно, а как перед избою была канава, то бричка опрокинулась, и фельдъегерь, упавши, глубоко расцарапал себе голову об заостренный кол, которым была укреплена завалина. Фельдъегерь потребовал воды да вина, промыть себе рану, примочил вином, и сам выпил стакан, да и крикнул: «Лошадей!» Я стал около его, сказав: «Как вам, батюшка, с такой болью ехать-то?». «Фельдъегерю некогда быть больным», – ответил он и поскакал. Бабу ямщики оттащили к печи в угол без чувств, накрыли рогожкой, сказав: «Это ей притча приключилась от испуга, она прочухается». А смотритель опохмелился и опять пошел досыпать.

Остался я один[ 24 ]. Вскоре баба встала и начала ходить из угла в угол, как шальная, наконец, ушла из избы. Я, помолившись, почувствовал ослабление в силах и перед светом немного заснул.

Поутру, простившись со смотрителем, я отправился, шел и воссылал молитву мою с верою, упованием и благодарением к Отцу щедрот и всякого утешения, избавившему меня от близкой беды.

Через шесть лет после этого происшествия, проходя мимо одного женского монастыря, я зашел в церковь помолиться. Странноприимная игуменья взяла меня к себе после обедни и велела подать чаю. Вдруг приехали к ней неожиданно гости, она вышла к ним, а меня оставила с монахинями, ее келейницами. Смиренная монахиня, разливавшая чай, возбудила во мне любопытство спросить: «Давно ли вы, матушка, в этой обители?» «Пять лет, – ответила она, – меня безумную привели сюда, и Бог здесь помиловал. Вот матушка игуменья оставила меня у себя при келье и постригла». «От чего же вам случилось безумие?» – спросил я. «От испугу. Я нанималась на такой-то станции, и ночью во время сна лошади вышибли окно, я, испугавшись, сошла с ума. Меня целый год родственники водили по святым местам, и вот я здесь только исцелилась»[ 25 ]. Услышав это, я возрадовался душой и прославил Бога, мудро все на пользу устраивающего.

«Много было еще разных случаев, – обратившись к своему отцу, сказал я. – Если по порядку рассказывать, то и в трое суток не переговоришь всего. Разве еще один случай рассказать.

В ясный летний день увидел я кладбище близ дороги, или так называемый погост, то есть церковь, да одни священно-служительские дома. Был благовест к обедне, и я пошел туда. Шли туда же и окрестные люди, а иные, не доходя церкви, сидели на траве и, видя меня, поспешно шедшего, говорили мне: «Не спеши, еще настоишься вволю, покуда начнется служба. Здесь служат очень долго, священник-то больной да такой мешкотный». Действительно, служба шла очень долго. Священник молодой, но прехудой и бледный действовал очень медленно, впрочем, очень благоговейно и с чувством в конце обедни сказал прекрасную понятную проповедь о способах приобретения любви к Богу[ 26 ].

Священник позвал меня к себе и оставил пообедать. За столом я сказал ему: «Как вы, батюшка, благоговейно да долго служите!» «Да, – ответил он, – хоть это прихожанам-то и не нравится и ропщут, но нечего делать, ибо я люблю всякое молитвенное слово прежде размыслить, и насладиться им, да тогда уже и произносить гласно, а то без внутреннего ощущения и сочувствия всякое произнесенное слово будет и для самого, и для других бесполезно. Дело все во внутренней жизни и внимательной молитве! А как мало занимаются внутренним деланием! Это от того, что не хотят, небрегут о духовном, внутреннем просвещении».

Я опять спросил: «Да как же достичь-то его? Это кажется очень мудрено». – «Нимало, чтобы просветиться духовно и быть внимательным и внутренним человеком, следует взять один какой-нибудь текст из Священного Писания и как можно дольше держать на нем одном все внимание и размышление, и откроется свет разумения. Также должно поступать и при молитве: если хочешь, чтобы она была чиста, правильна и усладительна, то следует выбрать какую-либо краткую, из малых слов, но сильных состоящую молитву и повторять ее многократно и подолгу, и тогда ощутишь вкус к молитве». Очень мне понравилось такое наставление священника, как оно деятельно и просто, но вместе глубоко и премудро! Я умственно благодарил Бога, что Он показал мне такого истинного пастыря Церкви Своей.

По окончании стола, священник сказал мне: «Ты после обеда усни, а я займусь чтением Слова Божия да приготовлением к завтрашней проповеди». Вот я и вышел в кухню. Там никого не было, одна престарая старуха сидела, сгорбившись, в углу да кашляла. Я сел под окошечко, вынул из сумки мое «Добротолюбие», да и стал читать потихоньку про себя. Наконец прислушался, что сидевшая в углу старушка беспрестанно шепчет Иисусову молитву. Я возрадовался, услышав часто изрекаемое святейшее имя Господне, и начал ей говорить: «Как это хорошо, матушка, что ты все творишь молитву! Это самое христианское спасительное дело». «Да, батюшка, – ответила она, – на старости моих лет[ 27 ] только и радости, что, Господи, прости!» – «Давно ли же ты так привыкла молиться?» – «С малых лет, батюшка, да без этого мне и быть нельзя, ибо Иисусова молитва избавила меня от погибели и смерти». – «Как же это? Расскажи, пожалуйста, во славу Божию и в прославление благодатной силы Иисусовой молитвы». Я убрал в сумку «Добротолюбие», сел к ней поближе, и она начала рассказывать.

«Я была девка молодая и красивая, родители сговорили меня замуж. Только бы завтра быть свадьбе, жених шел