На все четыре стороны - Елена Арсеньева

Алена не покривила против истины: шина, предназначенная длязаживления переломов, оказалась истинным орудием пытки и могла довести человекадо нервного срыва не хуже гипса или вытяжки. Она беспрестанно соскальзывала на щиколотку,и тогда вообще было невозможно сделать ни шагу. Стоило ее подтянуть к пахуповыше, она начинала бесстыдно лезть в самые интимные места — но это неприносило ни малейшего удовольствия! Впрочем, через несколько шагов шина сноваспадала, снова упиралась в щиколотку, и даже натуго затянутые ремни не спасалиположения… Словом, ужас!

В довершение всего в «Югории» сообщили, что семьдесят евро,заплаченных Аленой за эту погань, вернуть ей не смогут. «Мы не оплачиваемвспомогательные материалы», — сказали писательнице очень-очень вежливо. То естьежели бы Алену загипсовали и отправили в больницу на вытяжку, гипс и все прочиештучки она оплачивала бы из своего кармана. А вот, интересно, больничноепитание — это тоже вспомогательные материалы?

Видимо, да…

Итак, надо благодарить судьбу. Ей повезло… Повезло, повезло!

То, что ей повезло, Алена внушала себе до воскресенья, часовпримерно до трех, когда вплотную приспело время собираться на поезд в Тур. Итут выяснилось, что ни одни ее брюки или джинсы (тем более козырные защитныебриджики!) на шину не налезают просто по определению. Но не выйдешь же на людив этаком сооружении! Алена внезапно вспомнила сказку — самую страшную сказкусвоего детства про то, как отстрелил охотник лапу у медведя и отдал эту отстреленнуюлапу жене, которая содрала с нее шкуру, стала прясть шерсть, а из мяса варить,условно говоря, щи, или что там вообще варят из медвежатины… А медведь, такоймолодец, соорудил себе что-то вроде протеза из липового поленца, взял в рукиберезовую клюку.., и вот идет он, одноногий, под луной по зимнему,промороженному, скрипучему лесу и поет:

На липовой ноге, на березовой клюке…

Все по селам спят, по деревням спят,

Одна баба не спит,

На моей шкуре сидит,

Мою шерсть прядет,

Мое мясо варит.

И пошел, стало быть, медведь свою ногу обратно добывать…

О дальнейшей судьбе той бабы история умалчивала, а может,Алена просто забыла, как заканчивалась сказка. Однако сейчас ее так и тянулопропеть песенку медведя. А не предстать ли на маскараде русским медведем налиповой ноге, на березовой клюке?

Чтобы отвлечься от сюрреалистического бреда, она попросила уМарины самую длинную ее юбку. И тут выяснилось, что, во-первых, все юбки Мариныей малы (у Алены 46-й размер, у Марины — 44-й), а во-вторых, коротки — обе дамыпредпочитали мини. Нашлась единственная длинная, в которую Алена все жеупаковала свои бедра, но она, во-первых, была зимняя, замшевая, а во-вторых, сбоковыми разрезами, так что шину не скрывала.

— Нет, пожалуй, надо будет сдать ваш билет, — печальноконстатировала Марина. — Вы не обидитесь, если мы вас тут одну бросим, а? Ясейчас быстренько сгоняю в магазин, накуплю вам какой-нибудь еды на два дня…

— Погодите! — вскинула руку Алена. — Я с вами поеду, а чтокасается экипировки — еще не вечер. Вы пока идите, Мариночка, собирайтесь. Вамже еще Лизины вещи надо уложить…

Как только Марина вышла, Алена достала из сумки новыйэластичный бинт, купленный одновременно с «испанским сапожком». Это былправильный бинт — широкий, мягкий, приятного коричневатого оттенка, безбумажной подложки. К нему тоже не прилагалось никакой скрепочки или булавочки,однако Алена уже успела узнать, что французские эластичные бинты ни в какихскрепочках-булавочках не нуждаются, поскольку одна его сторона способнаприклеиться к другой.

Распаковав и приготовив бинт, она решительно расстегнулаорудие пытки и отставила его в угол, за кресло, чтобы не било по глазам. Затемсноровисто обмотала коленку эластичным бинтом и попробовала походить ипосидеть. Бинт нигде не давил, не тянул, не мешал, лежал идеально. Конечно,сгибать ногу, когда сидишь, было чуть затруднительно, но в самом деле — толькочуть. И при ходьбе Алена практически не хромала!

Затем она надела легкие бледно-желтые клетчатые брюки,бледно-зеленую трикотажную кофточку с короткими рукавами, бежевые босоножки изеленоватые серьги из ракушек… Красиво! На маскарадный костюм, правда, это малопохоже, но всякие бывают обстоятельства, в том числе и форс-мажорные.

Алена покидала в небольшую сумку ночную рубашку, халат,кое-какие мелочи, необходимые для двухдневного путешествия, прихватила на всякийслучай теплую кофту и вышла в гостиную, где Морис уже собирался бежать вмагазин за провиантом для увечной гостьи.

— Никто никуда не идет, — заявила Алена. — Мы на вокзал натакси поедем или в метро? А кстати, с какого вокзала отправляемся?

— С Монпарнаса, — ответил Морис.

А потом они с Мариной заговорили в два голоса, убеждая,предостерегая, умоляя не рисковать… Потом два голоса устало умолкли, две рукибезнадежно махнули: время поджимало, пора было ехать на вокзал.

И они поехали! Они поехали на такси, а потом на скоростномпоезде, в котором закладывало уши, как в самолете, и который мотало, какполуночный пустой трамвай на поворотах, и через час невыносимо комфортабельногои стремительного пути прибыли в Тур. Сильви — миниатюрная, седая, милая,любезная — отвезла их на маленьком «Рено» в тот кукольный домик, о которомговорила Марина, и накормила убойным французским ужином — потрясающее белоебургундское вино «Вувре», дыня с багетом (французы едят дыню с белым хлебом,причем в самом начале обеда!), помидоры с моцареллой, желтый горячий рис скарри и сырыми шампиньонами, два вида козьих и три обычных сыра да еще имороженое. Потом началась семейная болтовня, а Алена пошла укладывать Лизочкуспать и устраиваться в мансарде, куда ее определили на ночлег.

Здесь жил Морис еще студентом, и комната была полна егомагнитофонными кассетами с песенками Джонни Холлидея (Жанни Олидей, как говорятфранцузы), и дисками с музыкальной классикой всех времен и народов, идетективами Жапризо, которые он любил так же, как и Алена, и собраниямиафоризмов от Ромула до наших дней, и первыми антикварными безделушками, которыеон покупал, когда только начал увлекаться этим делом. Пахло в комнате цветами,жарой, чуточку пылью, мастикой для натирания мебели, старыми книгами… Чудесныйэто был аромат, посреди которого Алена сладко уснула и проснулась среди ночиоттого, что кто-то стоял около ее кровати и внимательно смотрел в лицо.