Дотянуться до престола - Алекс Кейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двумя днями позже из церкви Успения собирался крестный ход. Заутреню отслужил сам митрополит Казанский Ефрем, местоблюститель патриаршего престола. И теперь он, высокий, полный, с седой бородой ниже пояса, в ризе из золотой парчи, унизанной жемчугом, и шапке с вытканными ликами святых, стоял с кадилом в руке на специально изготовленном амвоне, покрытом ярко-красным сукном. С двух сторон от него расположились архимандрит Чудова монастыря Аврамий и архимандрит Троице-Сергиевой лавры Дионисий.
Перед ними в два ряда выстроилось все высшее духовенство с хоругвями. Впереди стояли дьяконы и священники, за ними архимандриты всех значимых монастырей, следом игумены, протопопы соборных и ружных церквей, иноки, певчие. Красные, золотые, серебряные ризы и епитрахили ослепляли своим великолепием.
Остальное пространство церкви занимали празднично одетые бояре, дворяне, посадские, гостинодворцы, стрельцы, казаки, крестьяне. Они стояли плотной толпой, страдая от духоты и с нетерпением ожидая, когда приготовления закончатся и можно будет выйти на свежий воздух.
Напротив амвона расположился митрополит Крутицкий Иона, нестарый еще человек с жесткими и резкими, словно высеченными из камня, чертами лица. Он по одной принимал иконы, подносимые дьяками, и держал перед местоблюстителем, пока тот окуривал их кадилом. Сначала шли менее чтимые образа, которые предполагалось нести в крестном ходе, затем самые почитаемые и, наконец, очередь дошла до Богоматери Владимирской.
И тут случилась заминка: иноки, снимавшие ее со стены, заметили выпавший из-под оклада свиток. Один из них развернул его, начал читать… и черные брови поползли вверх от удивления. Перекинувшись несколькими словами с товарищем, он с поклоном подошел к Ионе и что-то шепотом ему сказал, протягивая пергамент. Тот нахмурился, на лице отразилось раздражение.
– Почто чин нарушаешь? – прошипел он еле слышно. – Подавай икону!
Священник растерянно взглянул на него, потом перевел глаза на Ефрема.
– Что такое, братья? – степенно спросил местоблюститель.
– Диво дивное, владыко, – прошептал священник и протянул ему свиток.
Слегка нахмурившись, – шутка ли, прервали чин каждения в такой момент! – Ефрем взял пергамент и пробежал написанное глазами. И тут же с усилием сглотнул, плечи его дернулись. Он повернулся к Аврамию и Дионисию и коротко приказал:
– Ступайте за мной.
Все трое под удивленными взглядами братии и прихожан скрылись за Царскими вратами алтаря. Собравшиеся в церкви с недоумением смотрели им вслед. Отродясь такого не бывало! Какое невиданное дело должно случиться, чтобы местоблюститель прервал чин каждения икон? Но поскольку никто не мог ответить на этот вопрос, то все терпеливо ждали, растерянно переглядываясь, перешептываясь и пожимая плечами.
Прошло не менее четверти часа, прежде чем митрополит Ефрем вернулся в сопровождении Аврамия и Дионисия. Лица их были преисполнены благоговения и понимания святости момента. В церкви воцарилась такая тишина, что слышно было, как потрескивают свечи. Откашлявшись, святитель торжественно произнес:
– Братья! Множество чудес свершилось в последние дни вокруг чада, найденного тут, у Царских врат. Слава Господу Вседержителю, и меня Он сподобил одно увидать. И теперича сию великую весть я несу вам! Нынче под окладом иконы Заступницы нашей Небесной, Богоматери Владимирской, нашли мы грамоту, кою я полагаю прочесть немедля.
Он помолчал, собираясь с духом, и негромко начал:
– «За грехи великие, царем Иоанном учиненные, прервется семя Рюриковское его сыном. И станут венценосцами Московскими люди безродные, древностью рода не знаменитые, люди подданные и самозваные. И наступят лихие годины, и начнется на Руси смута великая, гибель душевная и телесная, и возжелают бояре самодержца иноземного, и будут ему крест целовать.
А мысли иноземные лишь в том будут, чтоб на святой Руси православную веру искоренить да латинство проклятое насадить. И в сей страшный час пошлет Богородица, своим покровом земле нашей предстательствующая, дитя невинное, судьбою назначенное умирить государство, и сотворит множество чудес вкруг него. И бысть ему на Руси самодержцем на многие годины, и радеть вседушно о благе земли нашей. А коли, вопреки воле Божественной, на престол злостно вступит иной, так бысть Москве паки в смуте и лихости на многие времена.
Сию грамоту дрожащей рукою начертал я, митрополит Московский Антоний, года 7089, генваря в 20-й день. Чаю смерть скорую, и было мне давеча явление Ангела Господнего, и вестно учинилось мне начертанное».
Присутствующие слушали, затаив дыхание. Местоблюститель закончил читать, но еще несколько минут в церкви стояла полная тишина. Люди, потрясенные неожиданной находкой, молчали, прикидывая, сколько же лет эта грамота скрывалась от глаз людских. Видимо, ее время настало лишь сейчас, вот она и показалась.
Потом все зашевелились, задвигались, с разных сторон послышался шепот. Он все нарастал, пока не перерос в уверенные крики:
– Петра на престол!
– Посланца Богородицы царем желаем!
– Уж знаков нам с лихвой дадено!
– Не хотим иных претендентов!
Поднялся оглушительный шум. И церковники, и бояре, и посадские что-то вопили, требовали, размахивая руками. Даже те, кто еще вчера сам мечтал о троне, сейчас выкрикивали имя Петра.
Ефрем поднял руку, призывая всех к молчанию. Потребовалось довольно много времени, чтобы шум утих. Наконец местоблюститель провозгласил:
– Блаженной памяти митрополит Антоний, почивший многие годы назад, из глубины времен ясно узрел то, что ныне учинится. А мы с вами, аки слепые котята, не увидели и чуть было не свершили ошибки великой.
Мы радели о Крестном хождении, дабы Господь просветлил наш разум, и Он дал нам сведать волю свою. Так обойдем же в благодарствие Кремль-город, и будет же, яко писано, что изберет Земский собор самодержцем русским чадо именем Петр!
Множество радостных голосов стало ему ответом.
Забравшись на лавку, Пьер смотрел в оконце на Кремлевскую башню, когда услышал вдали колокольный звон. Немного позже послышался необычный заунывный гул, он делался все громче, словно волной накатывая на палаты Шереметева, и вскоре стало понятно, что это молебен, который поет множество голосов.
Такое было Пьеру в новинку, и он, неуклюже соскочив с лавки, бросился в сени: лишь оттуда через маленькое оконце можно было увидеть Житничную улицу и главные ворота двора.
Василий, Филимон и еще два охранника, приставленные несколько дней назад Шереметевым, уже толпились у окна, пытаясь хоть что-то разглядеть.
– Никак Крестное хождение, – предположил один из стражей.
– Не, – возразил писарь, – оно ж утрась было. Ноне уже, поди, царя выбрали.
Проскользнув за их спиной и толкнув тяжелую дверь, Пьер выскочил на крыльцо. И обомлел: по Житничной шел настоящий крестный ход с иконами и хоругвями. Возглавлял его седобородый старец в шапке, расшитой ликами святых, за ним шли другие церковники (Пьер узнал среди них архимандрита Аврамия), бояре, дворяне, купцы, посадские. Конца процессии видно не было, и все в едином порыве пели: