Взрывник. Заброшенный в 1941 год - Вадим Мельнюшкин

– Смирнов, пошли связного к капитану, пусть тебе ещё людей дадут – вас всего четверо остаётся.

– Есть, я лучше к ротному пошлю.

Правильно, конечно, Веденеев, командир первой роты, тоже должен быть около цеха, видел я его.

Когда мы остались втроём, подошёл к Епишину.

– Что там?

– Не видно ни хрена, но вряд ли убёг. Там Григорянц с Прокловым у него на задах сидят.

– Хорошо, отойди-ка пока, – изба стояла тёмная, без единого огонька внутри, ну это и понятно, но одно окно вроде как распахнуто. – Эй, Гринюк, слышишь меня?

– Даже вижу, могу пулю между глаз вогнать.

– Тогда точно сгоришь, вместе с домом и домочадцами. Ты чего стрелять стал?

– Жить хочется.

– Ну, стреляя в моих людей, ты жизнь точно не продлишь, а вот сократить можешь запросто. Так как ты ни в кого не попал, то можешь сдать оружие и жить дальше.

– Сейчас. Как только оружие отдам, так зараз и шлёпнешь, я вас, коммуняк, знаю.

– Может, и знаешь, но раз землю до сих пор топчешь, то явно не дурак. На тебе что, жизни людские?

– Не, я не душегуб.

– Тогда сдавай оружие. Если на тебе крови нет, то слово даю, что не тронем.

– А ты кто такой?

– Леший. Слышал?

– Ну, слыхивал. А не врёшь?

– А смысл?

– Это ты в Залесье Богдана повесил?

– Если это тот хорёк, что людей под пули подвёл, чтобы перед врагами выслужиться, то я.

Надо же, а ведь я не имени ни фамилии его не спросил. Похоже на сработавшую психологическую защиту – вроде, не знаешь как зовут, и убивать легче.

– Ну, тогда заходи, погутарим.

– Леший, нельзя, – Жорка аж за рукав ухватил.

– Не страшно, раз договариваться решил, стрелять не станет. Могу доказать, – отвернулся от Байстрюка и крикнул. – Я с товарищем зайду, он меня одного опасается отпускать.

– Да и заходите, чего мёрзнуть-то.

– Видал? Пошли.

И пошли. Немного мандраж всё же бил, вдруг, и правда, пальнёт, но обошлось.

Изба была большая – внушительный пятистенок с огромными, метров под сорок квадратных, сенями, из которых ещё пара дверей вели куда-то на двор. Не удивлюсь, если тоже крытый. Хозяин оказался здоровым мужиком под два метра ростом. В плечах если не косая сажень, то близко. Винтовка в его руках казалась тростинкой. Короче, русский богатырь на службе у Змея Горыныча.

Из сеней прошли в просторную комнату, не знаю, как называется, но не горница. В горнице вроде не должно быть такой большой печи, от которой приятно тянуло теплом.

– Ну, садитесь, гости дорогие. Самогон будете? Извините, казённой давно уже нет, но этот я для себя гнал. На берёзовом угле настоян да молоком чищен. По мне, так лучше казённой, да и покрепче будет.

– К тебе как лучше обращаться?

– Зови Степаном.

– А по отчеству?

– Обойдусь, не такой и старый.

По сравнению с нами явно постарше будет. Годов не как нам с Жоркой, вместе взятым, но лет сорок ему будет, наверно.

– Хозяин барин, – махнул Байстрюку в сторону стола, да и сам уселся.

Гринюк отставил винтовку в сторону, но так, чтобы можно достать, особо не тянувшись, и тоже уселся. Когда садился, рубаха, что висела навыпуск, прижалась к телу, и стало заметно, что за пояс что-то заткнуто. На «наган» не похоже – скорее, пистолет.

Выпили, закусили квашеной капустой и чем-то, что я посчитал мочёной репой. Почему? Не знаю, никогда не пробовал репу, по крайней мере, не помню такого случая, а уж мочёную и подавно, но вот так в голове сложилось.

– Где домочадцы?

– В подполье сидят. Там, небось, всё село сейчас. В подполье.

– В общем, так, Степан, оружие придётся сдать.

– Это с какого такого хрена?

– А с такого, что в других деревнях уже сдали. Слышал?

– Краем уха.

– Вот теперь и сюда добрались.

– Германцам каюк?

– Ага, – Жорка зло усмехнулся. – И прихлебателям их тоже будет, коли не одумаются.

– Сержант, отставить.

Вот сегодня мне игра в хорошего и плохого следователя совсем не нужна, мне сейчас нужно показать наличие единоначалия.

– Да, немцев в селе больше нет.

– Вернутся, – Гринюк разлил ещё по стопке, но пить не спешил.

– Вероятно.

– Цех сожжёте?

– Нет. Зачем? Станут скотину дальше увозить. Оно нам надо?

– Второй раз они на это не попадутся.

– Как говорил один сказочный герой, кстати, людоед по совместительству, пожуём – увидим.

– Даже так. А не слишком? Германец на сказочное чудовище как-то больше смахивает.

– А мы поднапряжёмся. Ну, так что надумал?

– Куда так гонишь?

– Время – жизни. Твои, кстати, не решат последовать примеру, пострелять там или ещё чего?

– Кто ж их знает, но думаю, сдадутся. Слухи, что в других деревнях прошло всё более-менее тихо, дошли. Ну, акромя мордобоя, – хозяин хитро покосился на надувшегося Жорку.

Как же быстро у них здесь слухи распространяются.

– Мордобой, это можно. Но только сегодня, для симметрии, не моему бойцу харю начистят.

– На меня намекаешь? – Степан почесал здоровый, чуть ли не с мою голову, кулачище.

– Ага. А ты что думал, нам тебя целовать надо? Уж по чавке ты всяко заслужил. Ведь заслужил, а?

– Ну, не без этого, может и заслужил, – нехотя выдавил здоровяк.

– Не бойся, бить будем аккуратно, но сильно. Нет худа без добра, синяк немцам предъявишь – мол, застали врасплох и глумились краснопузые.

– Это, конечно, да. Но меня, знаешь ли, в селе ещё пока никто не уложил ни разу, да и из соседних деревень тоже. Неохота, понимаешь, уважение терять. Давай-ка ещё выпьем, да отправишь ты своего бойца погулять, а мы пока обсудим дела сложившиеся.

Жорка снова вскинулся, готовый встать на мою защиту, но я успокоительно положил ему руку на плечо.

– Давай, – снова выпили. – Сержант, пойди проверь секреты, что вокруг дома, людей успокой, но напомни и о бдительности.

– Так вот, – продолжил Гринюк, когда мы остались одни, – авторитет мне терять нельзя, тебе же и невыгодно.

– Интересно, вот с этого места поподробнее.

– Германец считает, что надолго пришёл. Но так многие думали. Через год или через десять, но он всё одно уйдёт, а огребать за чужие грехи я не хочу.