«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике - Николас Блейк

Они могут ожидать, что их корреспонденцию станут вскрывать люди Джона Стрейнджуэйса. По крайней мере, было бы опасно посылать важные сообщения по почте, пусть даже и закодированные: нет такого кода, который не расшифруют в наши дни. Но кому придет в голову перехватывать книгу, посланную почтенным издателем с просьбой к получателю высказать о ней свое мнение? А в книге объемом в 100 тысяч слов найдется достаточно комбинаций, способных поставить в тупик самого опытного шифровальщика, даже если предположить, что полиция разгадает данную уловку. Сам издатель вполне может быть выше всяких подозрений. Достаточно присутствия в его конторе члена «А.Ф.», чтобы получить экземпляр гранок и отправить их, каким-то образом указав заранее нужные слова или буквы.

Едва эта мысль вспыхнула в мозгу Джорджии, как сразу возникла ответная реакция. «Какая же я глупая! В этом нет смысла. Каким бы большим и разнообразным ни был издательский список, у издателя не будет достаточного количества одновременно готовых к публикации книг на разные темы, чтобы обеспечить функционирование данного способа. Кроме того, если бы не моя нервозность, когда начинаю подозревать всех и вся, я наверняка признала бы, что лидерам «А.Ф.» нет нужды в столь замысловатых фокусах: ничто не мешает им просто встречаться друг с другом».

Нет, вся эта идея нереальна. Тем не менее Джорджией овладело желание доказать это, как очнувшийся от ночного кошмара ребенок стремится обследовать платяной шкаф, полный ужасных вещей, – просто чтобы убедиться. Джорджия решила познакомиться с гранками мистера Мейфилда.

На следующий день перед самым ланчем прибыл лорд Чилтон Кэнтелоу. Все утро над гостями поместья витало ощущение беспокойства, ожидания. Джорджии эта обстановка казалась сочетанием подавленности и взвинченности, подобно наэлектризованному воздуху перед тропическим ураганом. Гости бесцельно слонялись, переговаривались с каким-то судорожным оживлением, будто по дому гуляли легкие ветерки – предшественники бури. Элис Мейфилд была рассеянна, умолкала в середине беседы, уставившись перед собой невидящим взглядом. Слышно было, как ее отец распекает конюха за какую-то незначительную провинность. Леди Риссингтон, известная красавица, которой Элисон Гроув дала прозвище «Всегда открытая дверь», нервно прихорашивалась перед каждым попавшимся ей зеркалом. Как нелепо, думала Джорджия, что один человек способен создать это чрезвычайно атмосферное возбуждение, пусть даже он миллионер и Божий дар тоскующей женской половине человечества.

А когда все они пили коктейли в просторной гостиной, окна которой выходили на холмы, сложившие свои длинные тени вокруг себя, как крылья, и дремавшие в полуденном солнечном свете, появился Чилтон Кэнтелоу. Ему было лет сорок пять, но выглядел он моложе. У него были плотные курчавые волосы, прямой нос и маленький классический твердый рот. Красота его черт, вынужденно признала Джорджия, была совершенной и принадлежала к красоте того рода, которая никогда не стареет. Во взгляде его глубоко посаженных дерзких глаз, с интересом блуждавших по собравшимся, не было и следа высокомерия или рассеянности. «Здравствуй, Чилли!» – раздалось всеобщее приветствие, и в помещении возникло движение, и все успокоилось, словно произошли какие-то бурные процессы, очистили воздух и изменили здешние отношения. Элис Мейфилд вела его к Джорджии. Та с удивлением отметила, что походке Чилтона Кэнтелоу недостает несравненного изящества его головы и плеч: он шел немного неуклюже, наклоняясь вперед, размахивая перед собой руками, как медведь лапами; и этот изъян в его физическом совершенстве парадоксальным образом сделал лорда Кэнтелоу более реальным для нее, более простым и приятным. Во взгляде, которым он окинул Джорджию при рукопожатии, сквозили одновременно застенчивость и вызов. «Ну и что вы обо мне думаете?» – казалось, спрашивал он. На мгновение Джорджия ощутила на себе всю мощь его личности.

– Очень приятно, – произнес он. – Я всегда хотел с вами познакомиться. Я много о вас слышал.

В словах лорда Кэнтелоу не было и намека на снисходительность или общепринятую фальшь. Его улыбка, мальчишеская и вместе с тем уверенная, создала между ними атмосферу соучастия, будто они были старыми друзьями, которые встретились в комнате, полной незнакомых людей.

– Да, – кивнула Джорджия, – мы оба любим рисковать. Во всяком случае, это у нас общее.

Она заметила легкое, сдержанное движение рядом с собой. Элис Мейфилд не привыкла видеть, чтобы с ее идолом обращались столь бесцеремонно. Или, возможно, она почувствовала укол ревности, уловив в словах этих двух людей первый звон скрещенных рапир.

– Рисковать? – удивился Чилтон. – По-моему, вы прекратили активную деятельность. Планируете новую экспедицию?

– Нет. Сейчас в Англии такая волнующая обстановка, вы не находите? У меня ощущение, будто мы находимся на пороге грандиозных событий. На сей раз развлекутся домоседы.

Глядя Кэнтелоу прямо в лицо, Джорджия не увидела ни следа замешательства. А почему, собственно, оно должно быть? Нет и узнаваемого намека на черты женщины из медальона. Если она надеялась форсировать дело, ей это не удалось.

Чилтон засмеялся:

– Вы говорите так, словно собираетесь устроить революцию или нечто подобное. Из вас получилась бы отличная Жанна д’Арк.

– Что ж, если и устрою, то вам придется ее финансировать. Одних голосов избирателей сегодня недостаточно. Но, серьезно, учитывая всю эту международную напряженность, что-то же должно вскоре разразиться, как по-вашему? Какие сейчас в Германии настроения? Я не была там несколько лет.

– Они напуганы. Как и мы. Только гораздо громче кричат, чтобы скрыть это. А что вы имеете в виду, говоря, что на сей раз развлекутся домоседы?

Джорджия молча показала в окно. В небе низко летела группа бомбардировщиков.

– Я понимаю развлечения по-другому, – произнес Чилтон Кэнтелоу. Но сказал он это небрежно; и Джорджия, увидев, как заблестели его глаза, следившие за перемещением самолетов, поняла, что он действительно испытал бы грубое, детское наслаждение от взрыва, облака дыма и пыли, рассыпавшихся в прах домов – от зрелища разрушения.

– Мне бы понравилось, – промолвила Элис Мейфилд. – Да, звучит ужасно, однако подумайте об ощущении силы там, наверху. Они сражаются в воздухе, как боги. Разумеется, сама по себе бомбардировка ужасна, но…

– Элис – кровожадное дитя, – усмехнулся Чилтон. – Романтик, склонный к кровопролитию, – настоящий ужас. Ей бы работать медсестрой в больнице – вот лучшее лекарство.

Элис вспыхнула, сердито посмотрела на Джорджию, будто она, а не Чилтон произнесла эти небрежные, обидные слова. Джорджию они тоже шокировали. Чилтон, который, очевидно, был человеком воспитанным и чутким, не мог не понимать, насколько его замечание ранит девушку. Обращаясь к ней с насмешливым презрением, он демонстрировал наличие в своем характере жестокости или, по крайней мере, безответственности. Что ж, Чилтон миллионер: сложно собрать столько денег, не ранив так или иначе множество людей.

– Вы не слишком жестоко с ней поступили? – спросила Джорджия, когда Элис отошла в сторону.