Три царицы под окном - Вера Колочкова

— Вкусно… — вежливо проговорила Соня, с удовольствием расправляясь и со щами, и с мясом. — Очень вкусно, спасибо.

— Да кушайте на здоровье… Сейчас еще и чаю попьем с тортиком…

Люся уселась напротив Сони, подперев по-бабьи щеку рукой. И вовсе она была не страшная. Лицо как лицо… Никакое, в общем. Как чистый лист бумаги. Обыкновенная женщина. Добрая, наверное, раз так от души ее кормит. А она, дурочка, испугалась, весь день куксилась от всяких нехороших мыслей…

— Может, добавки хотите, Сонечка? Вы ешьте, ешьте! Вон какая вы худенькая — кожа да кости! Что ж ваша сестренка вас не кормит совсем…

— Томочка-то?

— Ну да. Томочка.

— Ну почему же? Кормит…

— То-то я смотрю, как кормит… У девчонки совсем холодильник пустой!

— Ну, во-первых, я не девчонка уже. Мне уже двадцать восемь лет — какая же девчонка? Пора и самой о себе заботиться!

— Сколько? Двадцать восемь? — удивленно распахнула на нее глаза Люся. — Надо же, а не дашь совсем… Выглядите как десятиклассница… Вот я и подумала сразу — чего ж это такую девчонку совсем одну сюда жить отправили? Да еще и на птичьих правах…

— Отчего же — на птичьих? — осторожно улыбнулась ей Соня. — Вовсе и не на птичьих. Анна Илларионовна эту квартиру Томочке завещала…

— Ну да, ну да… Вы мне уже говорили. Но ведь завещание, насколько я понимаю, еще не вступило в силу?

— Ну и что? Не вступило, так вступит. Какая разница?

Все-таки на пользу ей пошла процедура самовоспитания, проведенная там, на скамейке — быстро пробежала довольная мысль у Сони в голове. Вишь, как отвечает! Коротко, уверенно — знай, мол, наших! Вот может же она, когда захочет!

— Да нет, что вы, я же просто так спросила… — потупила глаза вниз Люся. — Я не к тому…

— А вы с Анной Илларионовной как-то общались раньше? — воодушевленная приступом смелости, спросила Соня. — Она вроде говорила, что у нее никого из родственников не осталось…

— Ну, не так чтобы особенно общались, знаете… У нее с моей бабушкой какая-то ссора была давняя, и Анна Илларионовна все связи сразу оборвала. Вроде как и прокляла даже. Ну да что теперь об этом говорить? И говорить нечего. Я, когда сюда ехала, думала их помирить, а оно вон как вышло. Опоздала я, значит.

— Обидно вам, наверное, да?

— В каком смысле — обидно? Из-за квартиры, что ли?

— Ну… И из-за квартиры тоже… Если б не завещание, то вы бы как родственница могли претендовать…

— Ну, чего теперь об этом толковать, Сонечка? Что сделано, то сделано. Мне вот другое странно — как же все-таки ваша сестра вас сюда одну жить отправила? А она сама что, и не появляется здесь?

— Нет… Не появляется… — грустно подтвердила Соня. — Она вообще сказала — живи теперь как хочешь, привыкай к самостоятельности… И не звони, говорит, и не приезжай ко мне! Я все для тебя, говорит, сделала, что могла! Дай и мне пожить…

— Ничего себе! — участливо ахнула Люся. — Так прямо и сказала? Ничего себе… Какая она у вас жестокая, однако!

— Нет, что вы! Она вовсе не жестокая! Тут другое. Она же нас с младшей сестренкой одна растила, и замуж из-за нас не вышла, вот ей и хочется теперь для самой себя пожить. Но ведь она такое право имеет, правда? Она же действительно все для нас сделала! И даже квартиру вот…

— А каким образом она эту квартиру, как вы говорите, для вас сделала? Почему именно ей тетя ее завещала?

— Так она, Томочка, социальный работник! Она сначала по службе с вашей тетей познакомилась, а потом… Потом просто так помогала… И я тоже к Анне Илларионовне каждый день почти ездила…

— Что ж… Понятно… Теперь мне все понятно… — задумчиво произнесла Люся.

Соне стало нехорошо. Почувствовалось вдруг задним умом, что сболтнула она этой женщине лишнего, разоткровенничалась ни с того ни с сего. Вот что у нее за натура такая дурацкая — покормили, поговорили с ней ласково, и открылась сразу, и разболталась не в меру…

— А давайте-ка мы с вами чай будем пить, Сонечка! — словно почуяв ее смятение, весело проговорила Люся. — Напьемся чаю да и спать ляжем. Утро вечера мудренее! Вам завтра на работу?

— Ну да… На работу… Но после обеда я уже дома буду!

— Хорошо. Тогда ключи пусть у меня остаются? Можно? Я все равно раньше вас приду!

— Хорошо… — покорно кивнула прежняя Соня. — Пусть остаются… Конечно же…

* * *

Ей казалось, что голова у нее пухлая, огромная и очень шумная. Отчего так больно, так гулко шумит в голове, словно кто-то молотит руками по раскаленному барабану? И как он туда поместился, интересно, барабан этот… Надо глаза открыть. Напрячься и разлепить, наконец, веки. Иначе она от этих бухающих ударов с ума сойдет…

Тамара с трудом разлепила глаза, долго всматривалась в непонятный узор, бегущий волнами из-под век в разные стороны. Какие-то серенькие завитушки-клубочки на розовом фоне. До боли знакомые. Что это? О, господи, да это же новый палас, по которому она давеча ползала, любовно расстилала по полу, разглаживая замявшиеся складки… Странно, почему этот его рисунок снова так близко? Серенький с розовым? Прямо перед глазами? Она что, так до сих пор и ползает по нему на коленках? Нет, но это же вчера еще было…

Дернув головой, она ударилась затылком обо что-то твердое, застонала от боли. Барабан в голове тут же ускорил свой сумасшедший ритм, поднимая горячую пыль, и она поднялась столбом, потом вырвалась наружу, разметалась перед глазами красными искрами. Однако вскоре рассеялась, пропустив через себя первую здравую мысль — что-то не так, что-то случилось с ней очень страшное…

Опираясь на дрожащие руки, она села, с удивлением уставилась на свисающий прямо перед глазами угол белоснежной скатерти. Стало быть, она об ножку стола сейчас ударилась. Понятно. Стало быть, на полу лежала. Около стола. Между прочим, накрытого стола-то. Вон, краешек синей тарелки виднеется, а рядом с ней зеленый бокал толстого стекла стоит… Надо же — зеленое с синим… Совсем не сочетаются цвета… Совсем не сочетаются…

Мысль о «несочетании» цветов странным образом упорно ввинчивалась в голову, словно была тем самым ключиком, который должен быть открыть дверь во временно попорченную память. Что ж, раз должен был, то и открыл. Вспомнилось ей все тут же во всех мельчайших подробностях. Красиво накрытый стол, красивый приветливый мужикашка Артемий, с удовольствием жующий ее котлетки, красивые и душевные слова, отлетающие от него ловкими мячиками и попадающие прямо в цель, то бишь в ее дурную головушку… А потом еще было шампанское. Да, было же еще шампанское! Он как-то его еще обозвал смешно… Она его выпила, и… И дальше уже ничего не помнит…

В очень нехорошем предчувствии она с трудом поднялась на ноги, грузно осела на стул, огляделась. Сколько она вот так, на полу пролежала? Вроде за окном уже светло… Уже утро, что ли? Ну да… Мужикашка приходил вечером — она это точно помнит. Стало быть, сейчас утро, раз за окном светло.