Три царицы под окном - Вера Колочкова

Соне уже давно очень хотелось есть. Вместе с голодными спазмами росло и то самое нехорошее одиночество, которого она так боялась. Одиночество, сдобренное ощущением бездомности, неприкаянности, жалости к себе. Надо, наверное, заесть его чем-нибудь? Вон пирожками хотя бы. Наверное, они дешевые, эти пирожки. Господи, какая же она все-таки отчаянно-неприспособленная. Не знает даже, сколько пирожки с лотка стоят…

Пирожки оказались черствыми и невкусными. Один с картошкой, другой с капустой. У Томочки всегда пирожки были вкусные. И ни с чем вроде, а вкусные. Она их по особому какому-то рецепту готовила — очень экономному. Всегда сама. Их с Викой и близко к своему кухонному хозяйству не подпускала. Все ей казалось, что они неправильно чего-нибудь сделают, выйдут из запланированного Томочкой пищевого бюджета. Эх, Томочка, Томочка, плюхающаяся в своем отсроченном гедонизме сестрица! Добрая, но глухонемая немного. Будто состоящая из сплошь одинаковых прямоугольников-квадратов. Вика, когда сердилась, ее Томкой-дуболомкой звала. Да и они с Викой, наверное, в этом смысле такие же — немы, глухи, дуболомны по отношению друг к другу…

Пирожками она не насытилась, конечно. Захотелось поплакать. Нет, вовсе не от обиды на сестер, а от досады на себя, великовозрастную никчемушницу. Ведь все, все она про себя понимает, все знает, вот что обидно! И что инфантильна не в меру, до такой степени не в меру, что и до аутизма настоящего несколько шагов осталось, и что проблемы с общением сама себе сотворила, своими же руками… Все знает, только ничего с этим знанием сделать не может. Она, кстати, недавно где-то прочитала про инфантильность богатства и инфантильность бедности. Что, мол, это разные по сути своей вещи. Инфантильность, проистекающая из богатства, — это одно, а из бедности — совсем другое. Вроде того — очень уж страшная эта штука, инфантильность из бедности… И что? Выходит, она с этой страшной «штукой» всю свою жизнь прожить должна?!

Наверное, надо какую-то силу к самой себе применить. Сесть на скамеечку, собрать волю в кулак, напрячься и разобраться со всеми своими страхами. Определить по имени, присвоить каждому страху инвентарный номер, запихнуть в папки с завязками, разложить по полочкам? Что ж, попробуем. Надо так надо.

Вздохнув, Соня решительно уселась на одинокую скамеечку, бросила рядом сумку, по-деловому закинула ногу на ногу. Да. Вот такая она, деловая. Так. Что мы имеем на сегодня?

Домой нам не хочется идти. То бишь в квартиру Анны Илларионовны. Испугались мы дальней нагрянувшей ее родственницы, стало быть. Боимся с ней пообщаться, боимся, что она вопросы всякие про квартиру будет задавать. А какие такие, скажите, у нее вообще могут быть вопросы, если завещание Анной Илларионовной на Томочку написано? И лежит себе у нотариуса, законного часа своего дожидается? Стало быть, нечего ее и бояться, этой родственницы?

Так. Ладно. С этим разобрались. Теперь Вика. А что, собственно, Вика? Завтра надо будет взять обещанные взаймы деньги, пойти купить билеты на поезд, потом обратные — на самолет, сесть и поехать… В чем проблема-то? Они с Викой приедут, и никакой родственницы в квартире уже не будет…

Нет, не получается. Что-то не сходится в этом пункте… А если все-таки эта Люся никуда не уедет? Если она приехала, чтоб на квартиру претендовать? Вот возьмет да и пойдет завтра к нотариусу, и нажалуется, что чужой человек в наследственном имуществе незаконно поселился… И что тогда? Куда они с Викой да с малым ребенком денутся? Все Томочке на голову свалятся? Ну да, к Томочке… Томочка уже так определенно на свой звездный жизненный час нацелилась, что…

Вообще, надо бы ей позвонить. Рассказать про эту самую Люсю. Только откуда она ей позвонит? Сейчас ни одного телефона-автомата на улицах днем с огнем не сыщешь, наверное, а мобильник у Сони отродясь не водился. Надо бы попросить у кого-нибудь…

Ну, это уж нет! На это у нее смелости ни за что не хватит! Это уж точно не для нее — подойти к незнакомому человеку и попросить у него мобильник! Да и не даст никто… Именно ей и не даст. Еще и обхамят с удовольствием. Таким, как она, от социума невольно отделившимся, всегда хамят. Именно с удовольствием. Есть, есть в этом что-то такое сермяжно-справедливое, будто у них, у отделившихся, запах свой характерный имеется. Как собаки чужой человеческий страх за версту чуют, так и люди из социума — чужака…

Надо же — еще и погода к вечеру портиться начала. Дождем запахло. От порыва холодного ветра стало так зябко, будто он прошел иголками меж ребер. Да и желудок опять подает свои голодные сигналы… Надо домой идти. Как бы там ни было. Не ночевать же теперь на улице, в самом деле? И хорошо бы до дождя успеть…

Зайдя в подъезд, она нос к носу столкнулась со Славиком, и от неожиданности шарахнулась в сторону. Потом, словно извиняясь за свой испуг, улыбнулась, проговорила громко:

— Ой, привет!

— Что? — приподнял он крохотный наушник, уставился на нее непонимающе.

— Привет, говорю! Ты не узнал меня, что ли? Я новая соседка, из квартиры напротив…

— А… — неуверенно кивнул Славик. — Да, привет… Узнал, конечно…

Видно было, что не узнал. Так, вежливость проявил. Ткнув быстрым жестом наушник обратно, навострился было бежать дальше, но она вдруг неожиданно для себя остановила его:

— Слушай, Слав… А у тебя мобильник есть? Можно я позвоню? Мне очень позвонить надо!

Он вытащил из кармана стареньких джинсов аппарат, молча протянул ей. Соня неумело потыкала в кнопочки, набирая Томочкин номер, потом долго вслушивалась в длинные гудки, звонко льющиеся ей в ухо. Вместе с гудками вливалась в душу и непонятная тревога — почему Томочка не берет трубку? Странно. Не слышит, что ли? Или ушла куда-то? Куда она могла уйти? В гости? Так вроде по гостям она ходить не большая охотница… Или уже устройство долгожданной личной жизни идет полным ходом? Ну, если так, то что ж…

Вздохнув, она протянула мобильник Славику, пожала плечами грустно:

— Спасибо… Трубку никто не берет…

— Что ж, бывает, — вежливо-равнодушно улыбнулся ей Славик. Очень вежливо. И очень равнодушно. Странно, чего это он из-за своего компьютера вдруг вылез, пошел куда-то? Наверное, мать силком вытащила, в магазин отправила, чтоб прогулялся маленько…

Люся открыла ей дверь тут же, как только она коснулась кнопки звонка, будто за дверью ждала. В прихожей стоял запах очень съестной, просто до головокружения умопомрачительный. Соня поневоле потянула носом, сглотнула голодную слюну.

— Сонечка! Ну где вы так долго ходите? Я жду, жду, уже волноваться начала… Раздевайтесь скорее, мойте руки, я вас кормить буду! Я щей наварила таких замечательных, с мозговой косточкой! Сейчас подогрею…

Щи оказались действительно замечательные. Жирные, наваристые. Вдобавок ко всему в тарелке красовался большой кусок мяса, что было для Сони совсем уж непривычно. Томочка так неэкономно никогда не поступала, чтоб в супе мясо оставлять. Она его сначала отваривала, потом вытаскивала и делала из него второе блюдо, а на бульоне уж потом щи варила. Получался полноценный обед, два в одном, как говорится. А эта Люся, видно, в кухонной экономии вовсе не сильна…