Чужой 3. Официальная новеллизация - Алан Дин Фостер

– Что за дерьмо?

Голик надул губы и вытер крошки со рта тыльной стороной руки.

– Нельзя ругаться.

– Заткнись, – в голосе Боггса звучал не страх, потому что в тоннелях нечего было бояться, но беспокойство. – «Дерьмо» – нормальное слово. Оно не противно Господу.

– Откуда ты знаешь? – пробурчал Голик с почти детским любопытством.

– Я спрашивал у него в последний раз, когда мы разговаривали, и он ответил, что все нормально. А теперь заткнись.

– Диллон будет орать, если мы вернемся с пустыми руками, – заметил Голик.

Загадочность происходящего явно сделала его разговорчивым. Боггс решил, что было лучше, когда этот дурачок просто жевал.

– Пусть орет, – Боггс подождал, пока Рейнс запалит еще один факел.

Голик неохотно убрал остатки еды и поднялся на ноги. Все трое смотрели обратно по коридору, туда, откуда пришли. Что бы ни задувало свечи, оно оставалось невидимым.

– Должно быть, ветер из какой-то вентиляционной шахты. Откат от ближайшей установки циркуляции воздуха. А может, на поверхности буря. Ты знаешь, на что способны нисходящие потоки. Проклятье! Если все свечи погаснут, откуда мы узнаем, где мы?

– У нас остается карта, – Рейнс постучал пальцем по прочному листу.

– Ты хочешь идти наверх по ней одной?

– Эй, я этого не говорил. Просто мы не потерялись. Это всего лишь… неудобство.

– Ну так мне не нравятся неудобства, и я не хочу оставаться здесь дольше необходимого.

– Я тоже, – Рейнс покорно вздохнул. – Ты знаешь, что нужно делать. Кому-то придется отправиться назад и зажечь их заново.

– Разве что ты решишь закончить экспедицию, – с надеждой заметил Боггс.

Рейнс в ответ даже смог ухмыльнуться.

– Ха-ха. Мы пройдем этот тоннель, а потом отправимся назад.

– Будь по-твоему, – Боггс сложил руки на груди и принял вид человека, который не собирается никуда спешить. – Твое решение – тебе и выполнять.

– Что ж, справедливо. Кажется, я только что получил назначение.

Боггс махнул Голику:

– Дай ему свой факел.

Тот помедлил.

– Тогда у нас только один останется.

– В этом нет ничего дурного, – Боггс помахал факелом, подчеркивая слова. – И у нас тут все оставшиеся свечи. Кроме того, Рейнс скоро вернется. Верно, приятель?

– Как можно быстрее. Должен быстро обернуться.

– Ну вот.

Голик неохотно передал факел Рейнсу. Вдвоем с Боггсом они смотрели, как их товарищ движется вдоль линии свечей, задерживаясь у каждой для того, чтобы зажечь ее снова. Свечи стояли там, где их и поставили. Невозможно было сказать, что их погасило.

«Просто внезапный нисходящий поток», – заверил себя Рейнс.

Наверняка так и было. По тоннелю прокатился голос Боггса, плохо различимый из-за расстояния.

– Эй, Рейнс, под ноги смотри!

По пути они отметили несколько вертикальных шахт, но в любом случае торопиться в темноте означало напрашиваться на неприятности.

Рейнс был признателен за заботу. Когда долго живешь в замкнутом пространстве с малым количеством людей, учишься полагаться на других. Не то чтобы у Боггса были причины для волнения – Рейнс шел крайне осторожно.

Впереди погасла очередная свеча, и Рейнс нахмурился. Он не чувствовал движения воздуха, ничего такого, что могло бы указать на гипотетический нисходящий поток. Почему еще могли гаснуть свечи? Очень немногие живые организмы проводили достаточно времени в тоннелях. Встречались какие-то примитивные насекомые, достаточно крупные, чтобы опрокинуть свечу, но целый ряд? Он печально покачал головой, хотя поблизости не было никого, кто оценил бы жест. Насекомое не перемещалось бы так быстро. А что тогда?

Свечи, которые он зажег снова, успокаивающе горели за спиной. Рейнс расправил плечи. Не было здесь никакой дьявольщины. Он поднял факел, осветив тоннель, но ничего не заметил.

Рейнс опустился на колени, зажег очередную свечу и двинулся к следующей. Свет факела отражался от стен, от гладко стесанного камня. От чего-то угловатого и крупного.

Чего-то движущегося.

Движущегося быстро, невероятно быстро. Отражения дробились на осколки, словно в черный металл были вплавлены куски хромированного стекла. Что-то бросилось к Рейнсу со странным, неуместно нежным, булькающим звуком. Он не мог его опознать, никогда не видел ничего подобного, разве что в самых жутких, полузабытых детских снах.

Оно схватило Рейнса, и в этот миг он осознал, что с радостью бросился бы искать утешения в объятиях ночного кошмара.

В сотне метров дальше по тоннелю Голик и Боггс услышали пронзительный крик товарища. Шея и руки Боггса тут же покрылись холодным потом. Еще ужаснее было то, что крик не оборвался резко. Вместо этого он медленно, постепенно стихал, подобно удаляющемуся свистку.

Внезапно потеряв контроль над собой, Боггс схватил оставшийся факел и понесся по тоннелю прочь от этого крика. Голик кинулся за ним.

Боггс и сам не верил, что все еще способен так быстро бегать. На какое-то время он действительно оторвался от Голика, но затем дыхание беглеца сбилось, и он замедлился. Стиснутый в кулаке факел рисовал безумные тени на стенах, потолке, полу. К тому времени, как Голик его догнал, Боггс совершенно выдохся и потерялся. Только по чистой случайности они не провалились в яму для образцов или в соединительную шахту.

Шатаясь, он схватил Голика за руку и развернул. Тот хватал ртом воздух с выражением тупого ужаса на лице.

– Ты слышал? Это был Рейнс! О, Господи, это был Рейнс!

– Ага, – Боггс пытался перевести дух. – Я слышал. Он поранился.

Выдрав факел из дрожащих пальцев Голика, он поднял его, чтобы посветить назад.

– Мы должны ему помочь.

– Помочь? – Голик уставился на него широко распахнутыми глазами. – Сам ему помогай! Я хочу выбраться отсюда!

– Спокойно. Я тоже хочу выбраться. Я тоже. Сначала нам нужно понять, где мы.

– А вон там не свеча?

Боггс повернулся и сделал несколько осторожных шагов. И верно, отсюда был отчетливо виден ряд мерцающих огоньков, уходивший вдаль.

– Проклятье. Мы, должно быть, срезали через подсобный коридор и бежали по кругу. Мы вернулись…

Он осекся, вглядываясь в огонек у дальней стены. Там кто-то стоял, неподвижно, словно туша животного в морозильной камере.

Рейнс.

Он стоял и смотрел – но не на них, а в пустоту. Широко открытые глаза не двигались, словно замороженное желе. На лице застыло такое выражение, что смотреть на него было жутко. А остальное тело… остальное тело…