Ванильный запах смерти - Анна Шахова

Зуля в оцепенении смотрела на следователя, демонстрируя полное непонимание.

– Вы приносили томатный сок Кудышкину в больницу? Впрочем, можете не отвечать. Я и так знаю, что вы. Чего уж… Как и то, что в сок этот, скорее всего при помощи шприца, ввели слоновью дозу сильнейшего седативного, то бишь снотворного препарата – нембутала. И где только достали? У своего поклонника – болящего Бултыхова? Впрочем, это позже, успеется.

– Я… я не понимаю, о чем вы, – начала было лепетать Зуля, но Рожкин вдруг вызверился и завопил:

– Да о том, что в тяжелейшем состоянии со вчерашнего вечера ваш полюбовничек! В коме! Отравлен!! Но жив пока. Да уж…

Рожкин поднялся из-за стола и заметался перед подозреваемой с видом ожившего дамоклова меча, проносящегося в считаных сантиметрах от головы преступной гедонистки.

– Вы еще и отпечатки пальцев постирали с пакета. Это уж умора, да и только! И целых два мотива – отравление Федотова и ревность! Причин для задержания больше чем достаточно!

– Да зачем мне травить этого несчастного артиста?! Он же работу мне давал! Деньги! – в свою очередь заголосила Абашева, будто очнувшись.

– А-а! Это уж… Значит, в отравлении Кудышкина вы сознаетесь? – удовлетворенно крутанул головой Геннадий Борисович и уселся на свое место.

– Да бред!! Ничего я не делала! Я вообще не знала, что Эдик женат! Я чуть с ума вчера не сошла, когда в больницу пришла, а вы… – Зуля бессильно, по-детски расплакалась, уткнувшись в колени.

– Ну хорошо, на нет – суда нет. Оформляю задержание. Давай, Сань, – махнул Рожкин оперативнику, который отработанным жестом захлопнул наручники на тонких Зулиных руках.

Она с недоумением посмотрела на свои запястья, на Саню и, ни слова не говоря, вышла в сопровождении оперативника из комнаты.

Шатова, предпринявшая попытку вырваться из дома, чтобы обежать его и приникнуть к Дашиному окну: вдруг что-нибудь удастся расслышать, была остановлена немигающим бесстрастным Пашей. Единственное, что тот позволил «пленникам», – это заварить кофе. Даша обнесла всех чашками с дымящимся напитком и блюдечками с сухим печеньем. Только Юлия истребовала черного чая, так как от кофе, да на голодный желудок, у нее бы сердце выпрыгнуло и давление подскочило, а этого допустить она никак не могла в такой-то непростой ситуации.

Напряжение в холле стало спадать. Допрошенная троица вполне дружественно шепотом переговаривалась. Насколько поняла Люша, воспитательница винилась перед миролюбиво настроенными к ней дядькой и племянницей.

– Нервы… Это все наши нервы, – громко вздохнул Самохин, который и впрямь слишком эмоционально вел себя в последние минуты.

«Впрочем, неизвестно, как бы я хохотала или плакала, если бы меня обвинили в отравлении и разносе головы, – рассудила Юлия. – Поговорю обстоятельно с Травиной и, пожалуй, вычеркну этих троих из списка!» – решила она.

В эту минуту из допросной Саня вывел Абашеву в наручниках и все замерли. Только Люша смогла выкрикнуть:

– Требуйте адвоката, Зульфия, и храните молчание!

Её выпад почему-то рассмешил непрошибаемого Пашу, который подошел к вскочившей сыщице и отечески тронул ее за плечо:

– Вы докушайте чай, дамочка. Докушайте. До вас очередь еще дойдет.

Старорежимное «докушайте чай» произвело особо удручающее впечатление на чуткую Шатову. Она кожей ощущала, что расследование пошло по неверному пути. И никуда, кроме тупика, эта кривая дорожка не выведет.

Мысли Рожкина бежали в направлении возможного давнего знакомства Пролетарской и Федотова, хотя владельцы отеля и отрицали эту мысль. Артист, мол, даже отчество ее путал. Ну, путал! И что? Мог играться-резвиться. А мог и вправду не знать, потому что… потому что знал не бабку, а ее покойного мужа или сына-чиновника. А тот, в свою очередь, прокручивал делишки с покойным Говоруном. Тем еще жучилой, надо сказать.

Вообще все отдыхающие делились на два лагеря. Первый – знакомцы и знакомцы знакомцев старшего хозяина: Федотов с Абашевой, Самохин, Щипкова, Гулькин, Кудышкин. Второй – приятели и родственники хозяина младшего: Орлик, Травина, Шатова. К какой коалиции принадлежали Бултыхов и Пролетарская? Собственно, сын бабули уже мчится из Москвы, и в ближайшее время можно будет его подробно расспросить. Если, конечно, он снизойдет до ответов. А Бултыхова уже пора разыскивать: пятичасовая рыбалка для еле передвигающегося больного – явный перебор. Геннадий Борисович отдал распоряжение оперативникам, дежурящим у ворот отеля, прошерстить берег в поисках Бултыхова и крикнул, чтобы к нему привели Говоруна.

– Как появилась Пролетарская в отеле, по чьей рекомендации? – спросил он у Василия, который пытался сохранять хотя бы видимое спокойствие. Он сидел на стуле прямо, высоко подняв голову и глядя в глаза следователю, демонстрируя, что ему абсолютно нечего скрывать.

– Позвонила какая-то женщина, поинтересовалась наличием номеров. Я сказал, что номера есть. Она мило попрощалась, попросив придержать номер на теневой стороне для ее пожилой родственницы. Через день приехала Адель Вениаминовна и заплатила за двухнедельное проживание.

– А как она приехала? На такси?

– Не-ет, ее привез шофер сына Леши. Тогда мы и поняли, что звонила секретарша какого-то чина из Москвы, а Пролетарская не какая-то там «пожилая родственница», а непростая вдова и мать.

В эту минуту в комнату вошла Даша с подносом, на котором стояла большая чашка кофе и тарелка с бутербродами и круассанами.

– Геннадий Борисович, вы можете, конечно, отказаться, но я все равно буду настаивать на завтраке. Приятного аппетита, – хозяйка поставила поднос, испускавший несказанно аппетитные запахи, перед следователем.

Рожкин стушевался, громко сглотнул и, зардевшись, выдавил из себя «спасибо».

– Ваших коллег я пою кофе в холле, – сообщила Дарья и вышла, прикрыв бесшумно дверь.

– Ешьте-ешьте, – подбодрил Говорун следователя. – Я могу говорить и с жующим представителем закона.

Но Рожкин не принял тона хозяина и, слегка отодвинув поднос, уставился в протокол.

– Так, еще один вопрос, Василий Иванович. Как Бултыхов приехал? Тоже предварительно звонил?

– Знаете, его приезду мы очень удивились. Он просто пришел с чемоданчиком и сел на террасе. Его увидел Гулькин, позвал меня. Я вышел, и все. Он поселился.

– А вы спросили, как он узнал об отеле? Почему так смело приехал – ведь номеров могло не быть?

– Бултыхов очень необщительный, какой-то косноязычный, насупленный. Буркнул, что знакомые порекомендовали. Я решил, что это какие-то связи старшего брата. Удивительно, но я вообще не помню, чтобы Бултыхов со мной или с кем-то еще разговаривал за всю эту неделю! – развел руками Василий. – Вообще мы с Дарьей переживаем, где он и что с ним. Ну, вы же знаете, как серьезно Степан Никитич нездоров.

– Я уже отправил сотрудников к реке, – вздохнул Рожкин. – Мне и самому его отсутствие ОЧЕНЬ не нравится. Вы что-нибудь слышали или видели ночью? Ничто не насторожило?