Сны инкуба - Лорел Гамильтон

Я держала его лицо в ладонях, потому что хотела егокасаться, но от его столетиями выработанного контроля за эмоциями мне кое-чтодосталось, и потому я не потеряла разум, когда его губы коснулись моих. Не точтобы я ничего не почувствовала, потому что невозможно быть в руках Дамиана,прижиматься к нему грудью, соприкасаться с ним губами и остаться равнодушной.Чтобы не растаять в его объятиях хоть чуть-чуть, надо быть каменной. Но он,поделившись со мной спокойствием, получил взамен страсть, которой был лишён столетиями.Страсть не в смысле только секс, но любая сильная эмоция, кроме страха. Всеостальное выбила из него она за столько сотен лет, сколько редкий вампир можетпрожить.

Он отодвинулся посмотреть мне в лицо:

— Ты спокойна. Почему ты спокойна? Я с ума схожу, а тысмотришь на меня безмятежными глазами! — Он схватил меня за руки, пальцывпились до боли, но я осталась спокойна. — Злая судьба: чем больше мысоприкасаемся, тем ты спокойнее, и тем сильнее я завожусь. — Он чутьвстряхнул меня, лицо его перекашивали эмоции. — Меня наказывают, а яничего плохого не делал!

— Это не наказание, Дамиан, — ответил мой тихий испокойный голос.

— Жан-Клод говорил, что ты, если хочешь, можешь черпатьспокойствие как только оно тебе будет нужно. Что ты можешь меня трогать инаслаждаться этим, но тебя это не затянет.

Пальцы его впились так, что должны были остаться синяки.

— Дамиан, ты делаешь мне больно.

Голос у меня был все ещё спокоен, но в нем появилась едваслышная нотка жара, гнева.

— Зато ты хоть что-то чувствуешь, когда я тебя трогаю.

— Отпусти мне руки, Дамиан.

И он отпустил, тут же, будто обжёгся, потому что ослушатьсяпрямого приказа от меня он не может. Каков бы приказ ни был.

— Сделай шаг назад, Дамиан, дай мне место.

Я теперь злилась, хотя его тело все ещё касалось моего, излость заполняла меня, выливалась жаром. И Господи, до чего же это было хорошо!Я привыкла злиться, я это люблю. Не слишком позитивное отношение, зато правда.

Я стала растирать руки, где он их сжал, и тут же прекратила.Не в моих правилах показывать кому бы то ни было, что он сделал мне больно.

— Я не хотел делать тебе больно, — сказал он,обхватывая себя за руки.

На миг я подумала, что это он ощутил мою боль, потом поняла,что это он, чтобы меня не трогать.

— Конечно, ты только хотел меня оттрахать.

— Так нечестно.

Он прав, это было нечестно, но мне наплевать. Когда он меняне трогает, я могу позволить себе быть нечестной, несправедливой и вообще какойхочу. Я завернулась в собственную злость. Я скормила ей все мелочные стимулы,которые подавляла целые дни. Надо было помнить, что в смысле овладения собойзлоба ничуть не хуже спокойствия. И если отбросишь одно, то и другое труднеебудет удержать.

И я спустила с цепи злость, как спускают озверевшего пса.Она заревела, вырываясь из меня, и вспомнилось время, когда ярость была у меняединственным теплом.

— Пошёл вон, Дамиан! Иди спать.

— Не делай этого Анита, прошу тебя.

Он протянул ко мне руку, готов был дотронуться, но я шагнуланазад.

— Немедленно иди!

Здесь он ничего не мог поделать — я дала прямой приказ. Онвынужден был повиноваться.

Он вышел, блестя слезами зелёных глаз. В дверях разминулся сНатэниелом. Тот посмотрел на меня безразличными глазами, тщательно стараясьничего на лице не выразить.

— Мика должен был уехать.

Я кивнула, поскольку своему голосу не доверяла. Давно я ужене давала себе так разозлиться. На несколько минут это ощущение приятно, но яуже начинала жалеть, что так обошлась с Дамианом. Он не просил меня делать егосвоим слугой. То, что это произошло случайно, не делает это более правильным.Он взрослая личность, а я только что послала его спать, как расходившегосяребёнка. Он заслуживает лучшего отношения. Как и всякий другой.

Злость отхлынула, и мне даже прохладней стало. Термин «пышетзлостью» — вполне реалистичный. И мне уже было стыдно за то, что я сделала,хотя и понимала, почему. Уж меньше всего мне сейчас было надо, чтобы ещё одинмужчина, со мною мистически связанный, претендовал на долю моей постели илихотя бы моего тела. Меньше всего. И тем более не нужен мужчина, который дажеardeur утолить не сможет. Потому что даже в самом его разгаре прикосновениеДамиана могло охладить огонь. Когда он держит меня за руку, ardeur не можетпроснуться, или его хотя бы можно на несколько часов отложить. Так почему же яне допустила Дамиана к собственному телу? Потому что он хотел намного большего,чем я соглашалась давать. Я не могу использовать его для борьбы с ardeur’ом,если не желаю поддаться тому голоду кожи, который испытываем мы друг по другу.

Натэниел вошёл в кухню, босой, одетый только в шёлковыешорты. Его вариант пижамных штанов. Косу он расплёл, и густые волосырассыпались вокруг него пелериной.

— Что-нибудь не так?

Я хотела сказать, что должна извиниться перед Дамианом, ноне успела, потому что в этот миг воспрянул ardeur. И не просто воспрянул, апоглотил меня, не давая дышать. Горло перехватило бешено бьющимся пульсом. Незнаю, что там было у меня в глазах, но Натэниел остановился, где стоял, застыв,как кролик, услышавший поблизости лису.

Ardeur хлынул наружу невидимой водой, горячей, густой,удушающей. Я увидела, как сила дошла до Натэниела, потому что он задрожал,покрылся гусиной кожей.

Я однажды уже сегодня заставила ardeur отступить, и за этоесть цена. Я отказалась от прикосновения своего слуги, и за это есть цена. Ядала волю злости, выпустила её наружу на одного из тех, кто мне дорог — и заэто тоже цена есть. Но я не хотела, чтобы эту цену платил Натэниел.

Не помню, как шла через кухню — шла, наверное, раз оказаласьс ним лицом к лицу. Он смотрел широко — так широко — раскрытыми глазами, и губыприоткрыл. Я подошла так близко, что видела, как бьётся у него на шее пульспойманной птицей. Я наклонилась, наклонилась, чтобы ощутить аромат ванили отего кожи. Наклонилась так, что могла бы его пульс попробовать на язык какконфетку. И знала, что конфетка эта была бы красной, мягкой и горячей. Пришлосьзакрыть глаза, чтобы не припасть ртом, не лизнуть кожу, не впиться зубами ивыпустить этот трепещущий комочек. Пришлось закрыть глаза, чтобы не таращитьсяна пульсирующую, прыгающую… У меня самой пульс заколотился слишком быстро,стало трудно дышать. Я думала раньше, что кормить ardeur от Натэниела — хуже непридумаешь, но сейчас мысли были не о сексе. О еде. Из-за связи с Жан-Клодом иРичардом во мне жили вещи куда темнее, чем ardeur. Вещи опасные. Смертельные.

Я стояла неподвижно, стараясь смирить сердцебиение, пульс.Но пусть глаза я закрыла, аромат кожи Натэниела ощущался. Тёплый, сладкий… иблизкий.