Мститель. Лето надежд - Валерий Шмаев

Вывезли детей на «Большую Землю». А куда довезли? В санаторий-профилакторий с калорийным и сбалансированным питанием? У кого такое питание во время той войны было? Кормили чем придется и тем, что смогли от себя оторвать.

Был я как-то в Ярославской области. Занесло меня к старинному приятелю после ранения. Приехал, а друга нет – болтается где-то по району. И поехал я кататься по окрестностям – необходимо было где-то провести несколько часов времени.

Качусь по дороге вдоль Рыбинского моря – так местные жители Рыбинское водохранилище называют, гляжу – церковь, древняя. Красивая! Даже в жутко разваленном состоянии величественная. Остановился, вышел ноги размять, да дошел сдуру к стенам церквушки. Дальше узенькая тропинка обнаружилась, и я по ней, турист гребаный, выперся.

Да там не только скелет церкви. Сама церковь чуть сбоку располагалась и на небольшом удалении от дороги, а сбоку от нее ко мне ближе стоял кирпичный дом в два этажа с провалившейся крышей. Кирпичи красные старые, стены выщербленные, но крепкие – на века сделанные.

Тропинка дальше петляет к роще с громадными дубами. Вот только не допетляла тропинка до дубов. Сразу за углом дома кладбище обнаружилось. Небольшое. И часовенка новехонькая с лампадкой горящей.

Кладбище могил на сто пятьдесят. Может, и больше чутка – сосчитать я сразу не сообразил, а потом не до того было. Кресты простые, деревянные, покосившиеся. Глянул я на первую табличку и так и сел на скамеечку. И просидел на ней до вечера, а потом доехал до друга и молча нажрался в зюзю. В сопли. В дрова.

Я же ленинградец. И на «Пискаревке» бывал, и историю своего города хорошо знаю, но именно здесь я нашел тех, кого увидеть никак не ожидал. Основное кладбище дальше располагалось – как раз за той самой дубовой рощей, а здесь прямо во дворе справа от церкви были совсем иные захоронения.

Что я там увидел? Сорок второй год. У кого январь, у кого февраль, у кого март, у кого вообще июнь. Вот только года рождения – тридцать первый, тридцать второй, тридцать третий, тридцать четвертый. Маша, Миша, Софочка, Яша, Коленька – у большинства из них не было фамилий. Не сохранились. Только годы жизни и смерти.

Сто двадцать пять граммов хлеба в сутки на ребенка в ноябре сорок первого. До этого монастыря доехали эвакуированные из Ленинграда дети. Вот только спасти их не удалось – необратимые последствия длительного голодания. Необратимые до самой смерти.

Зимой сорок первого – сорок второго дети умирали первыми. И старики. И те, кто отдавал свое последнее детям и старикам.

Долго мне потом во сне дневник Тани Савичевой покоя не давал:

«Женя умерла 28 декабря в 12 часов утра 1941 г.

Бабушка умерла 25 января в 3 часа дня 1942 г.

Лека умер 17 марта в 6 часов утра 1942 г.

Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи 1942 г.

Дядя Леша – 10 мая в 4 часа дня 1942 г.

Мама – 13 мая в 7 часов 30 минут утра 1942 года… Савичевы умерли. Умерли все.

Осталась одна Таня…»

Таня Савичеву вывезти смогли, а спасти – нет. Девочка тоже умерла от последствий перенесенного ею голода и общего ослабления организма.

* * *

В принципе можно было бы делать ту работу, на которую я нацеливался, когда летел в Ленинград, но первые партии винтовок с боеприпасами улетели в наше управление еще в сентябре, а пока мы ставили «колыбель революции» на уши, в Москву были отправлены несколько вагонов с оставшимися винтовками и боеприпасами к ним.

Теперь имело смысл провести планомерную зачистку и, честно говоря, полное и безоговорочное уничтожение оставшихся в живых уголовников. Тем более что оперативную информацию «Лето» реализовал не всю.

Мы поэтому и уехали по делу капитана Гринкевича – необходимо было сделать небольшую паузу в зачистках. Все-таки методы дознания «Лето» и его бойцов здорово отличаются от методов дознания оперативников местного уголовного розыска, а фильтры эвакуационных центров не выпускают из города мужчин без спецпроо́пусков.

К тому же было шесть адресов, которые «Лето» не «засветил» совсем – он по этой причине и принялся уничтожать расколовшихся блатных. И утечку информации пресек, и вновь набранных бойцов потренировал, и дикой жути на пока еще остающихся в живых блатарей навел.

По показаниям уголовников, по этим адресам жили мутные люди. Непонятные. У этих людей водились деньги и продукты, они не голодали даже в самые жуткие дни и иногда скупали ворованные ценности, но наехать на них блатные не пытались. Первая же попытка закончилась физическим уничтожением небольшой разбойничьей шайки, а это означало только одно: по этим адресам жили пособники немцев или финнов. И они интересовали меня больше всех остальных.

Теперь для того, чтобы брать эти адреса, нам необходимо было опять спустить на город наших бойцов, подкрепленных оперативниками уголовного розыска, но в этот раз без «Лето». Безбашенный капитан морской пехоты был необходим лично мне – без него обитателей квартир я живыми не захвачу.

Впрочем, светошумовые и газовые гранаты местного изготовления по моему запросу нам из управления уже доставили, а две опергруппы наркомата внутренних дел с нетерпением поджидали задержанных. Оставалось их только захватить. Живыми, невредимыми и пригодными для допросов.

Кроме этого. Помимо оперативной информации «Лето», которую он получил не слишком принятыми в этом времени методами дознания, у меня был список агентов Елагина, который мне передал «Егерь». Тех самых агентов, которые якобы не имели выхода на немцев, но при этом это совсем не означало, что они любят советскую власть. И четверо из них пережили три блокадных года. Мне оставалось только выяснить, как им это удалось.

* * *

Первого и, как потом оказалось, действующего немецкого агента мы взяли прямо в подъезде его дома. Он редко выходил из своего логова, но все же иногда выбирался и всегда в неурочное время. Вот и в это раннее утро господин Смирницкий выполз из своей квартиры в Биржевом переулке в четыре часа утра.

Воткнуть в парадное двух-трех оперативников мы не могли – это была бы такая засветка, что проще было плакат вывесить. На лестнице ждать тоже не вариант. А квартиру штурмовать…

Кто здесь это будет делать? СОБРа и ОМОНа в этом мире еще не придумали, да и стреляются вражеские агенты сразу – знают, что в руки «мясников» НКВД лучше не попадать. Но сейчас война, и подобные методы допроса в контрразведке скорее норма поведения, чем исключение, разве что местные следователи анатомию человека не изучали и о болевых точках имеют самое смутное представление.

При захвате агента врага действует только один закон – закон военного времени: расстрел на месте. Так что формально захваченного вражеского агента или их пособников на момент захвата в живых уже нет, а что с ним следователи сделают, чтобы он правду рассказал, никого ни на какой войне не волнует.

Квартира была на первом этаже, и окна и черный ход мы худо-бедно контролировали, тем более что окна квартиры прямо во внутренний двор смотрели. Кстати, как потом оказалось, зря мы на это рассчитывали. Из квартиры господина Смирницкого был пробит отдельный выход в квартиру соседнего подъезда и дальше прямо на набережную.