Бедные-несчастные - Аласдар Грэй

— Начинаю немедленно! Но позволь мне прежде дать письму Белл заглавие, которое ей не принадлежит, но которое подготовит тебя к восприятию всей безмерной шири, глубины и высоты того, что тут содержится. Я озаглавлю письмо СОТВОРЕНИЕ СОВЕСТИ. Слушай.

Он прокашлялся и начал читать — отчетливо и торжественным тоном, который показался мне театральным. В дальнейшем чтение несколько раз прерывалось сдавленными рыданиями. Письмо я привожу не так, как написала его Белла, а так, как оно прозвучало в его передаче.

ПИСЬМО БЕЛЛЫ БАКСТЕР: СОТВОРЕНИЕ СОВЕСТИ

Мой милый Бог, на синем-синем море Я наконец могу начать письмо. Несчастный Парень беспробудно спит И рад прервать свое туда-сюда — Глупец немало глупостей наделал. Мне кажется, уж век прошел с тех пор,

С той мягкой теплой тихой светлой ночи,

Когда, дохнув на Свечку хлороформом,

По лестнице порхнула к Парню я.

Стрелою кеб нас к поезду помчал,

Где мы, в вагоне окна занавесив,

Всю ночь пар-пар-пар-парились на пару

Дорогу всю до Лондона, а утром

В гостинице «Сент-Панкрас» взяли номер.

И Данкан говорил еще о свадьбе!

Я — ни в какую, Свечку успокой.

Ты, Бог, не парил никого ни разу

И, может быть, не знаешь, что мужчина

После восьми часов сплошной парьбы

Лежит пластом и ни на что не смотрит.

Так что назавтра я была сама

Себе хозяйка. Посмотревши город,

Я разбудила Парринга пить чай.

«Где ты была?» Я рассказала. «С кем?»

«Одна». «И я, ты думаешь, поверю,

Что за день ты не встретила мужчину?»

«Я миллион их встретила, пожалуй,

Но говорила только с полицейским,

Дорогу спрашивала в Друри-Лейн».

«Еще бы! С кем же, как не с полицейским!

Они ведь удальцы как на подбор.

Да и гвардейцы хоть куда ребята,

Все ищут молодых да безотказных.

Небось и «полицейский» твой из этих,

Ведь форму спутать ничего не стоит».

«В своем уме ты? Чем я провинилась?»

«Признайся мне — я у тебя не первый!

Ты перепробовать успела сотню!»

«Не сотню, нет. Я, правда, не считала,

Но уж никак не больше полу ста».

Он взвыл, скривился, начал на себе

Рвать волосы, а поостыв, пустился

В расспросы. Так я поняла впервые,

Что целованье рук он не считает

Любовью, только всовыванье третьей

Мужской ноги, что лишена ступни.

«Коль так, мой милый Парень, будь уверен,

Что я любила одного тебя».

«Бессовестная шлюха! — возопил он. —

Не ври. Давным-давно ты не девица!»

Не сразу стало ясно мне, о чем он.

Выходит, если женщина без пары

Жила и Парня не нашла себе,

То у нее в любовном углубленье,

Куда потом челнок свой он погрузит,

Должна быть колеистая перепонка,

Которой не нашел он у меня.

«А шрам?» Он показал на белый след,

Что, от кудрей любовных начинаясь,

Идет, как Гринвичский меридиан,

И надвое мне чрево рассекает,

Что вороху пшеницы уподобил

Премудрый Соломон во время оно.

«У всякой женщины есть этот шрам».

«Нет! — Парень возразил. — Лишь у такой,

Кому разрезали живот, чтоб вынуть

Младенца». «Коли так, то это было

Д— Т-К— Т— У-Б-Г — до того,

Как треснула у Беллы голова».

Я тонкий шов дала ему пощупать,

Что окружает череп мой кольцом.

Тут он сказал со вздохом: «Яраскрыл

Тебе все тайные мои мечты

И темные дела. Но почему же

Ты о своем не говорила прошлом,

Вернее, об отсутствии его?»

«Ты времени для этого мне не дал,

Сам говорил, не закрывая рта.

Я видела, что не нужны тебе

Ни прошлое, ни чаянья мои,

А только то, что для паръбы потребно».

«Да, я мерзавец! Я достоин смерти!»

Он зарыдал, стал кулаками в грудь

Себя лупить, потом, спустив штаны,

Меня он быстро-быстро начал парить.

Я гладила его и утешала

(Ведь он ребенок), и еще одна

Была у нас парьба, теперь потише:

Да, в этом он неистощим, но, Свечка,

Читая эти строки, не грусти.

Хоть нужен Парень женщине, но любит

Она того, кто ждет ее и верит.

Бог, у меня и вправду был ребенок?

И если да, то что же с ней теперь?

Я почему-то знаю — это дочь.

Вместить такую мысль мне не под силу.

Быть может, позже до нее дозрею.

Ты видишь, Бог, что я у оке не та?

Не только о себе я стала думать.

Я думала о Свечке, хоть его

Здесь нет, и утешать его пыталась.

Боюсь того, что вызреет во мне

От мыслей о потерянной дочурке.

Вот странно: Парринг с разумом дитяти

Пустоголовую заставил Белл

Сочувствовать другим. Я расскажу

О том, как я в Швейцарии его

Заботливою нянькой опекала.

Когда приехали мы в Амстердам, Там его мучила все та же ревность. Он за руку держал меня все время, Лишь выпустил, когда пошел к врачу, Меня оставив подождать в приемной. Он летаргией называл усталость, Вполне естественную. Человеку Порою нужен отдых и покой. Но врач ему такие дал пилюли, Чтобы совсем не отдыхать. И вихрем-Пошли бега, соборы, мюзик-холлы, Кафешантаны. Стал он белый-белый, И лишь глаза, как фонари, горели: «Силенки есть еще! Вперед! Вперед!»

Спасибо, милый Бог, что научил Меня ты сидя засыпать. В трамваях, На пароходах, в кебах, в поездах Пришлась твоя наука очень кстати.

И все-таки мне сна недоставало.

Я помню, вечером второго дня,

Как мы с ним оказались за границей,

Он слушать Вагнера меня повел.

Казалось, этому конца не будет,

И стоило лишь мне сомкнуть глаза,

Он локтем в бок меня: «Не спать, смотреть!»

Я стала спать с открытыми глазами.

Я скоро научилась спать и стоя,

И на бегу, носясь повсюду с ним.

Во сне ему я даже отвечала —

Ведь требовалось лишь «ты прав, мой милый».

Конечно, кое-где я просыпалась —

В отелях, например, или на почте,

Чтобы тебе отправить телеграмму,

Пока он маме телеграмму шлет,