Н. С. Хрущев. Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 2 - Никита Хрущев

Мы сейчас ускоренно развиваем нашу промышленность, особенно атомную и ракетную, с тем чтобы СССР не был застигнут врасплох. Мы должны иметь достаточное количество таких новейших средств, которыми, безусловно, противник будет вооружен. Наш вероятный противник – высокоорганизованный, с очень мощной промышленностью и обладающий высоким техническим уровнем». – «Нет, я все-таки считаю, что вы ошибаетесь. В соотношении сил решающей по-прежнему является численность населения». В данном вопросе никакими средствами не удалось нам прийти к общему мнению. Он высказывал свою точку зрения, я – свою. Далее мы не стали повторяться, потому что это ни к чему бы не привело.

Мао затронул и еще одну проблему. В свое время мы опубликовали в печати заявление министра обороны СССР Жукова. Международная ситуация потребовала тогда от нас заявления во имя защиты социалистических стран. Мы подготовили такое заявление и поручили товарищу Жукову выступить с ним. Идея заявления заключалась в предупреждении империалистического лагеря насчет того, что если он нападет на одну из социалистических стран, то Советский Союз не останется нейтральным, а нанесет ответный удар по агрессору всеми возможными средствами, которыми располагают наши Вооруженные силы. Мао, сославшись теперь на выступление Жукова, сказал, что считает это выступление неправильным. Я спросил его почему? Это ведь была не личная точка зрения Жукова, а мнение нашего Центрального Комитета партии. Как раз тогда сложились напряженные отношения между Китаем и США. «Наша твердая позиция сдержит империалистов. Они будут знать, что нападение на одного из наших союзников, Китай ли это будет или Албания, не останется безнаказанным. Причем заявление Жукова касалось тогда прежде всего Германской Демократической Республики, которая граничит с капиталистическим миром».

«Неверно, – говорит Мао, – это не так». И начал развивать свою точку зрения, которая сводилась к следующему: «Если нападут на Китай, вы не ввязывайтесь в войну. Мы будем сами воевать, хоть 10, хоть 20 лет. У нас народу много, и мы имеем обширную территорию. Если противник ввяжется в войну с нами, то он из нее добром не выйдет. Мы сами справимся и разобьем его. Ни одной стране не удастся победить нас. Японцы воевали с Китаем многие годы, а что от их агрессии осталось? Враги разрушат нашу экономику? Ну и пусть. Самое важное, чтобы был сохранен Советский Союз. Если СССР останется и будет развиваться дальше как социалистическая страна, то все потом встанет на свои места. Китай расправится с противником и с вашей помощью восстановит свою экономику. Поэтому вообще не надо подвергать опасности войны с империалистическим лагерем Советский Союз». Вот как он повернул: вроде бы Китай готов принести себя в жертву, чтобы первая социалистическая страна мира, Советский Союз, сохранила себя.

Я говорю: «Если мы будем так относиться к своему интернациональному долгу и предоставим каждой стране опираться только на свои силы, то противник поодиночке расправится с нами. Такая позиция поощряет агрессию, а не сдерживает. Поэтому мы считаем, что наше заявление следовало сделать, и мы будем придерживаться его в своей политике. Это формулировка не министра обороны, а нашего правительства, нашего Центрального Комитета партии». – «Неверная формулировка», – отвечает Мао. На этом обсуждение проблемы закончилось, каждый остался при своем мнении. При следующей встрече продолжалась беседа на военные темы. Здесь она носила другой характер, и высказывания Мао, я бы сказал, стали противоположными. Тем не менее они имели общие корни с предыдущими:

«Я думал о нашем прошлом разговоре и пришел к выводу, что если состоится нападение на Советский Союз, то я рекомендовал бы вам не давать отпора». Я сразу насторожился: как? Происходит нападение империалистических держав на СССР, а мы им не должны давать отпор? «И что же получится?» – «Вы постепенно отходите, отступайте год, два, три. Растягивайте коммуникации своего противника и тем самым будете ослаблять его. Потом мы общими силами набросимся на него и разобьем». Я сказал ему: «Даже не знаю, как вам ответить. Для нас совершенно немыслимо такое понимание дела. Год отходить? Да год вообще вряд ли будет продолжаться следующая мировая война. Она окажется скоротечной». Мао продолжил: «Но вы же отступали до Сталинграда? Вы целых два года отступали, так почему же теперь вы не сможете отступать три года? Если тогда вы отступили до Сталинграда, то теперь отступите до Урала, до Сибири, а дальше в вашем тылу стоит Китай. Мы используем свои ресурсы, свою территорию и, безусловно, разобьем противника». Я ответил: «Нет, мы придерживаемся другой позиции, позиции немедленного отпора, и в случае агрессии такой отпор будет дан всеми средствами, которыми мы располагаем. Мы сейчас обладаем большими силами, большими техническими возможностями и с каждым годом наращиваем их. Неизбежность ответного удара заставит противника не раз подумать, прежде чем решиться на агрессию против нас. А может быть, агрессия будет вообще исключена». – «Нет, – говорит он опять, – я считаю этот тезис неправильным».

Позднее я много раздумывал, на чем основаны его взгляды? Не знаю, как можно охарактеризовать подобные позиции и рассуждения. У меня вызывало удивление, как это Мао может так мыслить, и я не мог дать себе ответа. Если предположить, что это с его стороны провокация, то не думаю, чтобы Мао пошел на столь грубую и глупую провокацию. Не такие уж мы наивные. Он никак не мог допустить, что мы согласимся. Если же он сам верил в здравость своих рассуждений насчет военной стратегии, то трудно предположить, что умный человек в состоянии так мыслить. Это для меня и сейчас остается сплошной загадкой. Так я и не знаю, что там было – недомыслие или провокация? Однако такой разговор состоялся, и я полностью отвечаю за точность передачи мною выражений Мао и моих ответов, без всякого утрирования, без всякого передергивания. Боже упаси, зачем? У нас и так достаточно забот с Китаем, и я не хотел бы их увеличивать. Наоборот!

В такой обстановке недалекие люди могут сказать: «Мы много сделали для Китая, а он встал на путь вражды с Советским Союзом». Что же, но в этом виноваты не мы. Даже при той ситуации, которая сейчас сложилась у Советского Союза с Китаем и, казалось бы, наглядно доказывает, что не следовало бы нести таких затрат, я считаю нашу политику правильной. Мы так действовали, чтобы поднять экономику Китая и укрепить ее на пути строительства социализма. Мы искренне помогали, с тем чтобы наш друг также развивался, строил свое хозяйство и укреплял свою независимость, как это сделали мы после Октябрьской революции. Но получили обратное. Все возможно ожидать от людей. Мао Цзэдун, безусловно, проводит неправильную политику. Но я глубоко уверен, что наша дружба оставила глубокий след в сознании китайского народа. Как говорится, Мао Цзэдуны приходят и уходят, а народ Китая остается. Придет время, когда не будет Мао Цзэдуна, не будет и его последователей, а то здоровое, полезное семя, которое посеяно нами в Китае, прорастет и будет развиваться. Так что это не брошенные затраты, не бросовые материальные средства, которыми Советский Союз поступился в пользу китайского народа.

Когда-нибудь я помру, и если человек может думать после смерти, то я думал бы о том счастливом времени, когда опять восстановятся братские отношения между народами Советского Союза и Китая, вообще между всеми народами социалистических стран.