Путешествие в страну снега и медведей - Lett Lex

— Мягкая посадочка, не правда ли? — послышался смешок со стороны.

Алексей Аргутинский в сопровождении двоих лакеев стоял позади гостей. Юноша был одет в строгий костюм, подчеркивавший его худобу. Маленький хозяин особняка закладывал руки за спину и прохаживался по паркету, щелкая каблуками домашних туфель, явно наслаждаясь этим звуком и самим ощущением собственной важности. У Трелони он вызвал умиленную улыбку, которую мужчина тут же спрятал, учтиво поклонившись юноше.

— Мы безмерно рады оказаться в Вашем доме, Ваша Светлость, — произнес он. Губы Алексея разошлись в довольной улыбке, по-детски восторженной, стершей всякую серьезность с его лица.

— Мистер Трелони, Мистер Грейвз, — обратился мальчишка к Персивалю, протягивая руку, как старому знакомому. Во всех его жестах чувствовалась заученность, как будто он репетировал их перед зеркалом.

— Ваша Светлость, — кивнул Грейвз, нагоняя на лицо скучающее выражение, как учил Трелони. Юного князя эта перемена несколько смутила: он уже представлял себе беседу с Персивалем, как будет расспрашивать его о мракоборцах в Америке, а его самый ожидаемый гость выглядит как вампир, проглотивший все фамильное серебро.

— Мы благодарим Вас за приглашение, — ввернул Альберт. — Очень жаль, что пришлось занять время вашей семьи.

— Ничего страшного, сэр, — отмахнулся княжич. — Я думаю, papá ждал кого-то вроде вас. Но об этом он скажет Вам сам, — официально произнес, пытаясь жестами и взглядами выдавить из Персиваля хотя бы тень усмешки. — Позвольте показать Вам особняк.

— Как пожелаете, — ответил Грейвз, сцепляя челюсти, когда вдруг ладонь Трелони оказалась у него на плече. Со своей неизменной улыбкой британец произнес:

— Возможно, мы лучше сперва решим насущные вопросы, Ваша Светлость? Мне не хочется оскорблять Ваше гостеприимство, но, Вы понимаете, что в нашей ситуации церемонии можно перенести на более позднее время.

Алексей замялся, откидывая каштановые пряди назад и оглядываясь по сторонам.

— ...Конечно, Вы правы, сэр... — большие, глубоко посаженные глаза носились по комнатке, цепляясь то за обои в голубых цветах, то за зеркала, то за золоченую люстру, в плафонах которой висели сияющие шарики люмосов. — Но я вынужден просить Вас немного подождать, поскольку...

Уточнение не понадобилось, потому что на верхних этажах послышался звон и грохот, и русская речь, для понимания которой не нужно никакое знание русского языка.

— Я приказываю тебе успокоиться! — гремел густой бас.

— Приказывай своим людям! Доприказывался! — отвечало ему чистое сопрано, звеневшее от гнева. — Какого черта вы позволили себе решать... Аарх! Отмените все, я отказываюсь от всех сделок, которые заключили за моей спиной!

— Но так нельзя. Не твори глупостей!

— Нельзя? Это не вы ли мне рассказывали, что нужно действовать...

— Это не обсуждается! — рявкнул бас, раздался глухой удар по древесине, задребезжало стекло. — А теперь, будь добра, приведи себя в порядок и принимай участие в самодеятельности, которую ты устроила! Живо!!!

Послышались звонкие удары каблуков по лестнице, и резкие выкрики, растворявшиеся в собственном эхо, улетавшие все выше и выше. Алексей ссутулился и взглядом проследил направление стука каблуков. Трелони понимающе улыбнулся юноше.

— Думаю, нам стоит потратить минут пять на обзорную экскурсию, не так ли, Ваша светлость?

— Да, — вздохнул молодой человек.

— Что-то случилось? — спросил Грейвз, прислушиваясь, не раздастся ли стук каблуков где-то рядом. Он знал, что это Дарья, и, подобно мальчишке, краснел, представляя, как будет выглядеть и что скажет, если она вдруг покажется из-за угла. Она была так близко, что заполняла собой почти все его мысли, и оставленные Трелони советы вылетели за ненадобностью. Даже когда мужчина выразительно посмотрел на Грейвза, как бы намекая, что стоит вернуться к изначально оговоренной модели поведения, юноша не реагировал.

— Да, все в порядке, — пожал плечами Леша. — Отец сосватал Дашу замуж, а она немного... несогласна. Скорее всего, он сделал это нарочно: ему не очень понравилось то, что она решила помочь вам...

Слово «замуж» оглушило Грейвза. Он хмуро слушал, что Алексей говорил дальше. Выворачивавшееся наизнанку сердце словно говорило: «А чего ты хотел?» и ухмылка Трелони вторила ему. Но мысль о том, что княжна еще не замужем, давала ему надежду. Сколько невест сбегало из-под венца? Юноша зацепился за эту мысль и приободрился.

— Неужели у Вас в России такие строгие воспитательные меры? Чуть что — замуж! — усмехнулся Трелони, чувствуя, что молодой князь с трудом удерживает беседу. Да и тема вышла довольно щекотливой. «Хваленое американское чувство такта», — едко подумал британец, мысленно делая пометку.

— Все как в сказках, — пожал плечами Алексей, постепенно теряя серьезную хватку.— Прошу за мной. Дом небольшой, мы обойдем его и придем в гостиную, где нас уже ждут.

Юноша провел их через дом. Вообще, особняк сложно было назвать домом — это собрание книг, мебели и картин больше напоминало музей. С каждой стены смотрели картины, среди которых Трелони мог узнать работы широко известных художников, интерьеры нескольких комнат были выполнены в стилях разных эпох. Потом, присмотревшись, можно было заметить, что интерьер выставлялся с помощью вращательных дверных ручек, у каждой из которых было до пяти режимов: новый русский стиль, барокко, ампир, классицизм, колониальный и многие другие. Трелони восхищенно цокал языком и постоянно отвешивал Алексею щедрые отзывы, незаметно подкупая юношу своим обращением; мальчишке нравилось чувствовать себя важной фигурой. Грейвзу эта помпезность претила, но теперь, столкнувшись лицом к лицу с роскошью, американец понял одну вещь: ты можешь осуждать чужую тягу к золоченым рамам только по ту сторону стен, оказавшись же в окружении позолоты тебе хватает сил только на то, чтоб наслаждаться этой красотой и невольно воображать себя на месте хозяина. Эта жизнь... она была лучше, чем то, к чему его приучали с детства. Маленькая квартирка под крышей, скрипучая лестница, маггловская фабрика рядом, религиозные соседи, топавшие в воскресенье на молитву, как стадо слонов; если бы им отпускали по греху за каждое испорченное утро, когда Грейвз пытался выспаться после очередной двадцати четырех часовой смены, вся семья бы уже давно попала в рай. Все это Персиваль нажил собственным трудом и считал, что если таких условий достаточно для жизни, то больше ему ничего и не нужно. Но сейчас он как никогда отчетливо понимал, что сколько бы он ни убеждал себя, что «и так хорошо», никто из того же круга, что и Аргутинские, не посмотрит на него как на равного. Если раньше эта мысль заставляла его вскидывать голову и дерзко скалиться, то теперь Персиваль просто чувствовал, как жжется уязвленная гордость. Он оглянулся на Трелони: британец смотрел на него своими холодными глазами с таким выражением, будто прочел его мысли и теперь предлагал пересмотреть приоритеты. И Персиваль понимал, что рано или поздно послушается. Он уже встал на этот путь, но что-то подсказывало ему, что путь этот заканчивается обрывом.