Ритуалист. Том 1 - Павел Корнев

Но чего не испытывал старый лис, так это сожаления. Он просто выполнял приказ, остальное значения не имело.

Я не стал устраивать скандала, пусть и был в своем праве, лишь протянул документы обратно.

– Так доложите обо мне гауптмейстеру. И на словах передайте, что очень не хочется начинать наше знакомство с написания кляуз. Изжога у меня от них.

Капрал кисло глянул в ответ, но упорствовать дальше не стал. Он отправил к начальству одного из солдат, а после разложил перочинный ножичек и принялся срезать с ладони сухую мозоль.

– Так, значит, арестант не голодает? – поинтересовался я, укрывшись от пронзительного весеннего ветерка у стены.

Седоусый ветеран только фыркнул.

– Жрет в три горла, магистр. Кто другой давно бы с пеньковой вдовой станцевал, а этого не положено вешать, говорят!

Караульные закивали; один не выдержал и сплюнул под ноги.

– Сплошные неприятности от него! Как теперь в ночную смену заступать? А ну как снова призрак явится?

Я с нескрываемым удивлением поинтересовался:

– Да ты никак Белую деву видел?

Солдат поежился и кивнул.

– Было дело.

Капрал едва не порезался и со злостью глянул на подчиненного.

– Ты языком-то лишнего не мели! Ну какой еще призрак, а? – возмутился седоусый служака. – Видел я этого призрака! Обычная баба, только мукой обсыпанная!

Я усмехнулся.

– Да не переживайте так. Вам здесь духи не страшны. Магическая защита ни одну бестелесную сущность в крепость не пропустит.

– Скажете тоже – духи! – презрительно хмыкнул начальник караула. – Просто мелькнуло что-то в тумане, а все уже в штаны наложили. Герои! Сдурели совсем. Точно говорю, это Ирма юродивая была! Снял ее кто-то, мукой обсыпал для смеха или по пьяному делу, а безмозглой дуре ни обтереться, ни срам прикрыть ума не хватило. Так и бегала нагишом всю ночь! Ну, чего рожи кривите? Все ведь с Ирмой кувыркались, скажите еще, что это не она была!

– На Ирму похожа – это да, особенно фигурой, – рассудительно подтвердил один из караульных. – А вот на человека – не очень…

– Туман, балда! В тумане все не так выглядит!

Старый служака говорил с воистину железной уверенностью, но подчиненные его скептицизма не разделяли и начали потихоньку бормотать отгоняющие зло молитвы.

– Вроде бы кто-то умер даже… – припомнил я разговор в гостинице.

– Вы о докторе Лестере, что ли? Так он старенький был! В кои-то веки голую молодуху вместо своей грымзы увидел, кровь к уду прилила, вот сердечко и не выдержало.

Солдат – здоровенный лоб выше меня на голову и куда шире в плечах – испуганно сглотнул и попросил:

– Не надо так, сеньор капрал…

– А-а-а! – досадливо махнул рукой седоусый ветеран. – Что с вас взять, темнота деревенская! Не мелите языком лишнего, хоть умней казаться будете. Привиделось им, сразу портки обмочили…

Продолжая ворчать, он ушел в служебное помещение, а караульные будто воды в рот набрали, больше не проронили ни слова. К счастью, долго скучать в тишине не пришлось: вернулся запыхавшийся посыльный.

– Велено пропустить, – сообщил он начальнику караула. – А после казематов сеньор гауптмейстер у себя ждет.

Капрал задумчиво пожевал губами, переваривая услышанное, затем дал отмашку.

– Проводи и проследи! И смотри у меня…

Полди Харт, как звали обвиняемого, содержался в сырой и холодной камере со столь низким потолком, что выпрямиться в полный рост там был способен разве что карлик. Стены каменного мешка покрывала плесень, а от дыры в полу нестерпимо несло нечистотами, но жаловаться на условия школяру было грех. По крайней мере, его поместили в одиночную камеру отдельно от дебоширов, бродяг, жуликов и всей той беспокойной публики, которую маринуют в казематах, а не отправляют на виселицу или каторгу сразу после задержания.

Стоило лишь надзирателю открыть дверь камеры, и одетый в рваные обноски черноволосый паренек скорчился на соломенном тюфяке и зажал ладонями уши.

– Я этого не делал! – заголосил он, не дав мне и слова сказать. – Ничего не делал! Я не виновен! Ничего не знаю! Никого не трогал! Не помню…

А после школяр и вовсе перешел на нечленораздельный плач, и я с осуждением посмотрел на тюремщика.

– Вы его били, что ли? Ну и на кой?

– Никак нет, магистр! – последовал уверенный ответ. – Нос сломали еще при задержании, а больше его и пальцем никто не тронул. Да вы сами посмотрите! Он же чокнутый! Как есть на голову больной! Мы к нему в камеру никого не пускаем, от греха подальше! Доктор только приходил, и все.

Я велел оставить нас наедине и попробовал успокоить арестанта, но тот лишь сбивчиво толковал о своей невиновности да плакал. Меня он словно не замечал вовсе и на вопросы не реагировал, даже когда удавалось отвести в сторону зажимавшие уши ладони. Убив на бесполезную возню немногим больше четверти часа, я плюнул на все и покинул камеру.

– Сеньор гауптмейстер… – тут же встрепенулся мой провожатый.

– Помню! – отмахнулся я. – Веди!

Кабинет заместителя командира гарнизона после холодной и сырой камеры показался уютным, просторным и очень теплым. Возможно, даже слишком теплым – меня сразу пробрал пот, а от красных портьер с позолоченными шнурами и батальных полотен на стенах зарябило в глазах.

Сеньор гауптмейстер был рыжим и дородным; своим вальяжным пренебрежением он напоминал обожравшегося сметаной кота. А помимо хозяина кабинета встретиться со мной возжелал гарнизонный капеллан. Этот был словно воробушек – тщедушный, порывистый и… опасный. Эфирное тело священника казалось предельно упорядоченным; одни лишь молитвенные бдения сделать его таковым не могли. Значит, колдун.

– Сеньор гауптмейстер… Ваше преподобие… – поздоровался я, избавляясь от плаща и шляпы.

– Вина, магистр? – сразу предложил хозяин кабинета.

– Не откажусь, – ответил я с намеком на улыбку.

Но улыбка объяснялась исключительно вежливостью, на деле веселья не испытывал ни на грош. Капеллан хоть и смотрелся воробушком, но так непринужденно контролировал незримую стихию, что не оставил ни единого шанса перехватить инициативу.

Мы выпили недурственного «ледяного» вина и одобрительно покивали, затем обсудили необычайно снежную зиму и слишком уж холодную для этого времени погоду, а потом гауптмейстер хлопнул ладонью по столу и предложил обговорить действительно важные вещи.

– Магистр, на какую дату назначим слушанье дела Харта? – спросил он столь естественным тоном, что оставалось лишь поразиться его таланту лицедея.

– Вопрос не ко мне, – ответил я, – а к тем, кто будет судить этого сбившегося с пути истинного юношу.