Второй шанс для двоих - Игорь Гребенчиков

не удосужившись снять очки. Что не очень-то помогло мне избавиться от легкой тяжести в затылке. Ох, не к добру это все.

И так чего в окошко посмотреть захотелось. А что? Подоконник широкий, удобный. Даже фрамуга вроде как открывается. Так что почему бы и да? Кое-как взгромоздился на покрытую потрескавшейся белой краской деревянную поверхность, подтянул, как в детстве, колени к подбородку и уставился на опустевшую территорию завода.

Пасмурная погода в принципе провоцирует на какие-то нужные или не очень размышления. И вот сейчас я всерьез задумался, такое ли ослепительное будущее меня ждет, как мне казалось, и так ли я безукоризненно исполнен природой, чтоб на это будущее претендовать. И не потерял ли я сейчас частичку этого будущего.

Порой мелькала в голове мысль, что наши избранницы будто знают, когда им надо появиться. И сейчас, когда мне по-хорошему больше всего нужны были тылы, где мне помогали бы зализывать все свои раны, когда как никогда ранее требовалось заполнить некий душевный вакуум, и появилась Алиса. Да только вот это все так… С той поры, как я стал собственной социальной и нравственной моделью, то стал привыкать к отчуждению. И оно создало барьер, который пробить сможет очень разве что живительный пендель. Желательно, промеж глаз. Эх, если бы в жизни обоснуй своего бедствия помог бы от него избавиться…

За радости любовных ощущений

Однажды острой болью заплатив,

Мы так боимся новых увлечений,

Что носим на душе презерватив.

Повторюсь, я хотел быть справедливым и мне очень жаль, что по итогу я был неправильно понят. Алиса заслуживала счастья, настоящего. А со мной… Конечно, она думала, что это счастье она именно таким хитровылюбованным способом и получит. Да только тут ошибочка, увы.

Черт, ну она же вроде не глупая. Уж в сметливости ей никак нельзя отказать, с какой стороны ни посмотри. И такая недальновидность… Это даже не смешно.

Да только вот незадача, стоило ей уйти, как я быстренько ощутил, какие корни она пустила уже в моей душе. Можно сколько угодно сейчас хоть ругаться на нее, хоть пытаться как-то задвинуть презрение к себе — боль не проходила, делаясь только устойчивее и глубже. И если я в кратчайшие сроки всю эту срань не разрулю, то она может вновь стать частью моего существа. И даже темная сторона тут не поможет.

Приходилось даже призывать на выручку старых иронистов. «Влюбиться, — утверждал один из них. — Это значит чудовищно переоценивать разницу между одной женщиной и другими». Хотя и подобные игривости не помогали.

Пионеры сменяли друг друга в очереди на помывку конечностей, изредка краем глаза косясь на сидящего на подоконнике дурака, который все никак не мог выкинуть из головы янтарные глаза с удивительными светлыми искорками по самому краю зрачка и все таинственное и непознаваемое, что от них исходит. Пустота в моей душе стала саднящей — я невольно застонал.

— Макс, ты чего?

Поворачиваюсь и внезапно сталкиваюсь взглядом с Антохой. Мальчишка сразу заискрил своей наивной детской улыбкой. Мда, вот уж кого-кого, а моего маленького товарища грузить всей этой шнягой, мрачноватой на вид и запах, моветон самый что ни на есть.

— Здорово, дружище, — киваю, мягко проигнорировав прямой вопрос. — Что, тоже в первую партию голодающих не влетел?

— Ну да, — кивает мальчик. — А почему тоже? Ты с нами, разве, был? А почему я тебя не видел?

Вот ведь… Походу, пока я тут восседал, как твой гордый орел, пропустил весь обед. Ну да и черт с ним, все равно не хотелось.

— Да аппетита чего-то нет, Антох, — жму плечами, попытавшись соскользнуть с подоконника вниз как можно более молодцевато. Вроде бы получилось. Ну и то — ладушки.

— Там такой вкусный сыр давали, я такого в жизни никогда не пробовал, — принялся Антоха восхвалять местную кухню. — И молоко — свежее-свежее!

— Ну все, хорош, сейчас слюной давиться начну, — старательно улыбаюсь я. — Сырных дел, блин, мастер.

— Извини, — смущенно протянул мальчик. — Просто ты сказал, что ты не голоден, вот я и…

— Антох, это шутка была, забей, — при всей радости, что мне приносила его доброта, в глубине души хотелось, чтобы он стал погрубей. Впрочем, жизнь в этом плане рано или поздно постарается его образовать. Куда спешить? Счастливые моменты детства отчасти в этом и заключаются, что на мир ты смотришь другим, особенным взглядом.

— Ой, — улыбается он в ответ. — Как-то я не подумал. Глупо, наверное, получилось?

— Да нет, что ты, — хмыкаю, хлопнув того по плечу. — В самый…

И тут в голову идея приходит. Глупая, наивная, но… Но, может, именно эта непосредственность мне сейчас и поможет? А то я сижу, масло кипячу со своей колокольни, а самое простое-то решение — вот оно, маячит со всей своей возвышенной степени наивности. Что-то мне, понимаете, подсказывает возможность такого поворота событий.

— Слушай, Антох, такое дело…

Договорить мне не дали внезапные визги из коридора. И последовавшие за ним злорадные смешки:

— «Ты мне нравишься. Антону от Риты»! Ой, не могу! Фу, как мерзко писать такое, ха-ха!

— Данил, отдай! Это мое! — повторно завопила неизвестная девчонка.

В ванную чуть ли не кубарем влетели двое мальчишек, один из которых крепко сжимал какую-то записку, и следом пытавшаяся отнять эту самую записку взъерошенная девочка. Нас они как-то не замечали. И почему, блин, я все время стал попадать в такие идиотские ситуации?

— Ха-ха, Ритка пишет признание, ха-ха! — продолжал смеяться паренек под полное одобрение товарища. Лицо у него какое-то знакомое, странно… — Поздновато ты чухнулась, его уже та рыжая из первого отряда застолбила! Я сам видел, как они позапозавчера купались вместе!

— Рожков, Дронов, отдайте!

Батюшки, так второй это ж тот самый феодал из медпункта! То-то думаю… Сам не задирает, так принимает косвенное участие. М-да, надо было все же, чтоб Виола ему какую-нибудь пилюлю прописала. Так, чисто для профилактики.

А Антоха замер, как вкопанный. Ну, тут не нужно было быть семи пядей во лбу. Чтобы понять, кому эта бедная девчушка записку адресовать хотела. Вот и растерялся. И смотрит на меня еще так чуть ли не умоляюще. А что я? Для меня это стихийное бедствие тоже ожидаемым не было, если честно. Не самому же теперь малышню пинать? Да даже будь мне на самом деле семнадцать, это было бы, мягко говоря, не очень. Поэтому я легонько киваю в сторону этой кучи-малы, мол, давай-ка ты, дружище, сам. А я подстрахую. Лишь бы только в драку первый не полез. Надеюсь, что он не забыл мое недавнее наставление про