Русские во Второй мировой войне - Анатолий Уткин

Alarmsignah Разлад в германской элите

В первой половине 1943 года устанавливается своего рода равновесие между военными машинами Советского Союза и Германии. Германия едва ли уже могла с большой долей уверенности рассчитывать на победу в войне; СССР получал шанс избежать поражения. Холод невозможного, страшное чувство впервые выскользнувшей из рук военной удачи начинает овладевать прежде неколебимым противником.

Ощущая определенную утрату инициативы, германское командование обязано было спешить, пока приливная волна истории не повернет их мрачный поток.

После Сталинграда несколько ведущих деятелей рейха — Геббельс, Функ, Лей, Шпеер (к слову, те деятели германского руководства, которые имели университетское образование) — начинают ощущать тревогу — не по поводу сталинградских жертв, а по поводу судьбы Германии, которую они впервые начинают видеть в блеклом свете. Часть германской верхушки увидела авантюризм своего восточного похода и недостаточность усилий там, где собственно решалась судьба Германии. Как вспоминает Шпеер, «в одной из наших дискуссий в начале 1943 года Геббельс выдвинул то положение, что, переходя от триумфа к триумфу в начале войны, мы предприняли только половинчатые меры внутри рейха для ее победного ведения. У нас уже сложилось представление, что мы можем быть победоносными без приложения огромных усилий. Сталинград стал нашим Дюнкерком. Теперь войну нельзя вести без приложения особых усилий».

Требовалось мучительно преодолеть традиционную немецкую самоуверенность, чтобы на секретной конференции гауляйтеров признать (Гитлер 7 февраля 1943 года): «То, что мы наблюдаем, является катастрофой неслыханных размеров. Русские прорвали фронт, румыны сдаются, венгров вообще не поднимешь на борьбу. Если немецкий народ не сумеет преодолеть всего этого, тогда он не заслуживает нашей борьбы за его будущее».

Но для успешных действий требовался рациональный анализ. Именно здесь нацистская машина начинает давать сбои. Процесс непредвзятого обсуждения потерял свою рациональность. Режим не стимулирует самостоятельность. Символом принятия решений стал превращающийся в успешного царедворца фельдмаршал Кейтель. В эти месяцы Йодль, которому, как начальник оперативного отдела Оберкомандо вермахт, полагалось вести ежедневные заседания, отдает все бразды правления Гитлеру. Лишь по нескольким ремаркам можно судить, что генерал-полковник Йодль сохраняет критическое чутье. Отступая перед неизбежным, он смиряется с обстоятельствами, которые оказываются сильнее его.

На финальной стадии сталинградского кризиса вокруг Гитлера формируется внутреннее окружение, которое будет влиять на фюрера до самого конца Третьего рейха. Триумвират — Борман от партии, Кейтель от военных, Ламмерс от чиновников правительства и промышленности (он председательствовал на заседаниях кабинета министров, ставших регулярными с января 1943 года). Отныне подпись над практически любым документом могла быть поставлена Гитлером только в случае допуска этого документа к фюреру указанной троицей. В ведении войны Кейтель приобретает влияние и значимость, значительно превосходящие его мало кем признанный военный талант. Как считали почти все, знакомые с внутренним кругом Гитлера, Кейтель не обладал ни инициативой, ни воображением, ни необходимым чувством ответственности.

Высшие военачальники не признавали его авторитета, фельдмаршалы рейх!а стремились избежать зависимости от него.

Во внутренних делах Мартин Борман возвышается до положения, официально зафиксированного 12 апреля 1943 года, — он становится «секретарем фюрера». Аудиенции Гитлера устраивались только через этого малозаметного чиновника, который за восемь лет службы Гитлеру (из-за боязни потерять влияние — без отпусков и выходных) становится «тенью» фюрера. Только несколько человек — скажем, министр военного производства А. Шпеер или глава люфтваффе Г. Геринг — имеют совершенно особый допуск к Гитлеру. Так начинает выглядеть система высшей власти германского рейха, когда окончился период фанфар и горизонт покрылся грозными тучами. Когда Германия еще контролировала Центральную, Западную и значительную часть Восточной Европы, но ощутила мощь той страны, которая не пустила ее за Волгу, поставила предел ее европейской экспансии и впервые в ходе войны заставила задуматься над германским будущим.

Верхушка рейха приходит к мысли, что нужны чрезвычайные усилия. Прибывший из Северной Африки Роммель пишет в январе 1943 года: «В отношении каждого немца, вне зависимости от места жительства, статуса, собственности и возраста, должна быть осуществлена тотальная мобилизация». В Берлине закрываются шикарные рестораны, отменяются массовые увеселения. 18 февраля Геббельс в берлинском Шпорт-паласте произносит речь о «тотальной войне». Он обращается к фанатичной толпе: «Вы хотите тотальной войны? Вы хотите, если уж на то пошло, еще более тотальной, более радикально проводимой, чем вы можете себе представить, войны?» Рев толпы в ответ. «Является ли ваша вера в фюрера больше, надежнее, непоколебимее, чем когда бы то ни было?» — «Да!» — неукротимый рев толпы. Впервые Геббельс прибегает к отныне популярному германскому идеологическому приему — предупреждает Запад об опасности советского коммунизма. Впервые ставка делается на раскол антигитлеровского фронта.

Хозяева Европы

Военные авторитеты рейха задумались над будущим, а администраторы и каратели еще невежественны в своей самоуверенности. Выступая в Киеве 5 марта 1943 года, рейхскомиссар Украины Кох напомнил своим слушателям: «Мы раса господ, которая должна помнить, что самый последний германский рабочий в расовом и биологическом отношении в тысячу раз более ценен, чем местное население. Русские должны работать, работать и еще раз работать».

Католический архиепископ Степинац 6 марта укорил хорватского диктатора Анте Павелича за истребление евреев, сочетавшихся браком с хорватами. На прочих евреев епископская защита не распространялась. «Недочеловеки» всех кровей чувствовали на себе германскую руку. В деревне Хатынь около Минска войска СС сожгли все дома и убили всех 149 жителей. А нацисты более всего сожалели о потерях среди эсэсовских войск. В начале 1943 года они находят «решение» — создают на оккупированных территориях Европы более двадцати домов по программе «Поток жизни» — солдатам СС находят расово соответствующих партнерш для воспроизводства нордической расы. Рождены 70 тысяч юных арийцев. Немцы находят союзников среди французских коллаборационистов — в начале года во Франции Дарнан создает прогерманскую милицию в 25 тысяч человек. Расовую чистоту Европы обеспечивают, в дополнение к прежним, четыре новых концентрационных лагеря в Югославии, где славяне и евреи в начале 1943 года расстреливаются сотнями ежедневно. В первые дни года в Освенцим прибывают 24 тысячи заключенных из Бельгии и Голландии. Способным работать находят дело, а ослабевшие 20 тысяч отправляются в газовые камеры.

Следующим важным шагом к подготовке и интенсификации конфликта было создание специализированного ведомства по использованию труда рабочих, депортированных с восточных территорий, во главе с Фрицем Заукелем (ГБА). Заукель заявил на собрании гауляйтеров рейха: «Не сравнимое ни с чем напряжение этой войны заставляет нас мобилизовывать многие миллионы иностранцев для работы в германской экономике тотальной войны и заставлять их работать максимально эффективно… В этом деле я руководствуюсь отнюдь не сентиментальностью и не романтизмом». Тысячи поездов повезли насильственно принужденных рабов из восточных — оккупированных областей на заводы и в сельское хозяйство рейха. Мы читаем едва ли не удивленные выводы отчетов: «Население реагирует особенно обостренно против отделения матерей от их детей, детей школьного возраста от их родителей». По украинским городам вели колонны мобилизованных в Германию, окруженных надсмотрщиками с бичами в руках. Генерал СС Шталеккер жалуется на то, что из 170 тысяч арестованных евреев убиты лишь 42 тысячи. «Повезло» лишь одной категории подлежащих эксплуатации в рейхе граждан: «Заключенные азиатской внешности не должны посылаться на работы в рейх ни при каких обстоятельствах».