Пламя Яхве. Сексуальность в Библии - Ричард Дэвидсон

9. Райская любовь – веселая игра. О любви в Песни рассказывается языком не только свободным и деликатным, но и игривым. Песнь до краев наполнена парономазией, игрой слов, которая дразнит читателя, пробуждая в нем воображение. Игра слов параллельна игре любовной: «Иными словами, в этих дразнящих трансформациях имеет место странное и приятное созвучие между удовольствием от игры метафор и удовольствием от любовной игры, о которой собственно и идет речь».[2210] Сексуальная игривость дает о себе знать и в интерактивном диалоге между возлюбленными. Так, в 1:7–8 (СП 1:6–7) Соломон слегка поддразнивает Суламиту: «…если ты не знаешь (где я пасу стадо. – Р. Д.)… иди себе по следам овец».[2211] В 7:10 женщина «игриво прерывает» возлюбленного, заканчивая его фразу.[2212] Здесь, как и в других местах поэмы, Гулдер подметил «игривую эротику».[2213] Песнь являет нам «мир вольной и радостной игры, лишенной нравственного конфликта, наболевших вопросов истории, государственности и предназначения, а также абстрактного богословствования».[2214] Разумеется, Песнь не имеет ничего против этих вещей, но в радости игры и любви о столь «приземленных» вещах можно забыть.

Любовь в Песни – время для веселого смеха и радости. Конечно, я не согласен с «комическим прочтением Песни Песней»[2215] и с попыткой понять какие-то из waṣfs в Песни как полновесные пародии на весь жанр.[2216] Однако нельзя не заметить, что «в своем поэтическом сказании о возлюбленных Песнь несет дух забавы и фривольности».[2217] Песнь учит нас, что не следует смотреть на сексуальность с излишне благоговейной серьезностью.[2218]

10. Райская любовь – романтичная любовная история. Большинство толкователей избегают слова «роман» при описании Песни Песней (видимо, во избежание терминологической путаницы).[2219] Однако роман налицо: речь-то идет прежде всего о любовной истории! Вспомним многое, о чем мы уже говорили. Перед нами все признаки романа: возлюбленные бегают и резвятся вместе [1:4 (СП 1:3)], устремляются друг к другу (2:8), их сердце пленено (4:9), а внутренность взволнована (5:4); они полны сексуального желания (7:11). Им хорошо на природе (7:12–13); в их брачной жизни есть приятные романтические эпизоды (любовь в виноградниках – 7:13) и памятные прогулки (8:5); они разговаривают о любви (8:6–7)… Отметим также, что после свадьбы романтические прикосновения и выражения ласки не только не заканчиваются, но и становятся еще более откровенными. Роману не обязательно завершаться в брачную ночь: он может длиться вечно!

11. Райская любовь – глубоко страстная. Аналогичным образом дело обстоит со страстью: по мере развития сюжета отношения делаются все более страстными. Более того, особенно страстными они становятся во время и после свадьбы. Да, женщина «изнемогает от любви» – «от силы эротического желания»[2220] – еще до свадьбы (2:1), но именно с четвертой главы начинаются высказывания о плененном сердце (4:9), волнении внутренности (5:4), о потере сознания от любви (5:6) и о пребывании на седьмом небе от счастья, в полном экстазе (6:12).[2221] После свадьбы царь увлечен кудрями возлюбленной (7:6) и испытывает к ней сильное сексуальное желание (7:10).

Любовь персонифицируется как стихийная сила в трехкратном призыве Суламиты (2:7; 3:5; 8:3): «Не будите и не тревожьте любви, пока она не готова».[2222] Страстная мощь любви очевидна на всем протяжении Песни (особенно в описании «почти неистовой силы»[2223] сексуального влечения женщины) и находит свое квинтэссенциальное выражение в кульминационном стихе 8:6: «Крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность». Сила смерти и Шеола абсолютна и неумолима, – но такова и сила любви. Сила любви, сказано далее, подобна пышущим языкам пламени, и многие воды, даже наводнения, не угасят ее (8:6–7).