Человечество: История. Религия. Культура. Древняя Греция - Константин Владиславович Рыжов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же из этого следует? Самый интересный вывод, который делал на основании своих рассуждений Парменид, касался несуществования небытия. А не существует небытие именно потому, что оно немыслимо. Для человека оно немыслимо, потому что его невозможно ни познать, ни выразить словами. Но оно немыслимо также для всезнающего и всемогущего Бога. Ведь все, о чем только может подумать Бог, тотчас обретает свое бытие. (Можно доказать это и по-другому: сама мысль о небытие делает небытие бытием в качестве предмета мысли, что равносильно его несуществованию).
Исходя из всего вышесказанного, Парменид выводил свое знаменитое заключение о том, что бытие по сути своей едино, неделимо и неизменно. Допустим, кто-то предполагает, что каждая из существующих в природе вещей обладает своим собственным бытием или утверждает, что единое бытие делится на много отдельных существований. Таких людей Парменид просил объяснить: что же разделяет эти отдельные существования и не дает им слиться? Таким разделителем не может быть бытие, потому что в таком случае все части оказались бы слиты в одно общее целое, а не существовали бы раздельно. Разделить бытие на части могло бы только небытие, но его нет! С другой стороны, всякое изменение предполагает, что нечто исчезает и что-то появляется, но на уровне бытия нечто может исчезнуть лишь в небытие и появиться лишь из небытия. А это невозможно, так как небытия нет! Поэтому бытие едино и неизменно, оно замкнуто, самодавлеюще и неуязвимо. Для него не существует ни прошлого, ни будущего. Оно не может иметь начала и не может иметь конца. Потому что из чего бы оно могло бы возникнуть? Из небытия оно не могло родиться, а если оно появилось из бытия, то значит не возникло, а уже существовало. А куда оно может исчезнуть, кроме как в небытие? Но его нет, и значит сущее вечно! «Истинно лишь то, что «есть», – писал Парменид, – оно не порождено, и не проходяще, цело, однородно, неподвижно и бесконечно. Оно не было, оно не будет, а все существует одновременно, все существует теперь, ибо какого рождения хочешь ты искать для него? Как и откуда оно умножится?» И далее: «Бытие нераздельно, ибо оно всецело равно самому себе; оно не больше где-нибудь, ибо в таком случае оно не было бы единым, и не меньше, ибо всегда одинаково полно сущим. Вселенная есть связь, ибо сущее сливается с сущим. Она неизменна и пребывает прочно в самой себе…» Итак, отождествив бытие с мышлением, Парменид пришел к выводу, что Вселенная как целое неизменна. «Ибо, признав изменение, – пишет он, – мы признали бы небытие того, что существует, а, между тем существует лишь бытие».
«Но позвольте! – скажет кто-то, – все это, возможно, звучит очень убедительно, но как быть с нашим обыденным повседневным опытом? Не много ли мы берем на себя, утверждая, что Вселенная неизменна? Это значит, что никто не рождается и не умирает! Это значит, что окружающий нас мир никогда не меняется! И как быть с движением? Получается, движения тоже нет?» Думается, многие современники (а в особенности последователи Гераклита) не раз задавали Пармениду подобные вопросы и пытались опровергнуть его доводы, ссылаясь на примеры из окружающей нас жизни. Однако они ни на йоту не поколебали его убеждений. «Вы апеллируете к чувствам и мнениям, – говорил он своим оппонентам, – но критерием истины может быть только разум». Ведь бытие как таковое можно постичь только умом, его нельзя наблюдать в нашем известном обыденному сознанию мире и описать обычным языком. Лишь мудрец способен устремить свой взгляд за завесу вечно меняющейся обыденности и лицезреть за ней пребывающую неизменной Вселенную. Как Гераклит, отрываясь на определенном этапе своих рассуждений от изменяющихся частностей, прославлял гармонию единого мироздания, так и Парменид считал истинным лишь целое. А что до конкретных возникающих перед нами объектов, которые, якобы движутся и якобы изменяются, то они просто нереальны. Ведь если все его рассуждения верны (а он не сомневался в этом ни мгновения), значит видимости вообще не существует. Мир кажущегося не более чем ничто!
3) Зенон
Зенон (ок. 490 г. До Р. Х. – ок. 430 г. До Р. Х.) принадлежал к элейской греческой философской школе, которая провозглашала, что любое изменение в мире иллюзорно, а бытие едино и неизменно. Учитель Зенона Парменид утверждал: «Вселенная неизменна, ибо, признав изменение, мы признали бы небытие того, что существует, а лишь бытие существует». Точка зрения Зенона более диалектична. Он говорил: «Предположите существование вашего изменения; в нем, как в изменении, содержится его ничто, или, иначе говоря, оно не существует». При этом нужно заметить, что для Парменида изменение означало определенное и завершенное движение, а Зенон высказывался и выступал против движения как такового, или, иначе говоря, против чистого движения. «Чистое бытие не есть движение, оно, наоборот, есть ничто движения».
Тем, кто придерживался противоположной точки зрения Зенон предлагал опровергнуть его парадокс, сформулированный в виде четырех апорий (от греч. aporia «безвыходность»), показывающий, что движение (образец «видимого» изменения) логически невозможно. Большинству современных читателей парадокс Зенона знаком именно в приведенной выше формулировке (ее иногда называют дихотомией – от греч. dichotomia «разделение надвое»). Первая апория провозглашала, что невозможно пересечь комнату. Ведь сначала нужно преодолеть половину пути. Но затем нужно преодолеть половину того, что осталось, затем половину того, что осталось после этого, и так далее. Это деление пополам будет продолжаться до бесконечности, из чего делается вывод, что вам никогда не удастся пересечь комнату.
Апория, известная под названием «Ахилл», еще более впечатляюща. Древнегреческий герой Ахилл, непобедимый в беге, собирается состязаться с черепахой. Если черепаха стартует немного раньше Ахилла, то ему, чтобы ее догнать, сначала нужно добежать до места ее старта. Но к тому моменту, как он туда доберется, черепаха проползет некоторое расстояние, которое нужно будет преодолеть Ахиллу, прежде чем догнать черепаху. Но за это время черепаха уползет вперед еще на некоторое расстояние. А поскольку число таких отрезков бесконечно, быстроногий Ахилл никогда не догонит черепаху.
А вот третья апория словами самого Зенона: «Если что-то движется, то оно движется либо в том месте, которое оно занимает, либо в том месте, где его нет. Однако оно не может двигаться в том месте, которое оно занимает (так как в каждый момент времени оно занимает все это место), но оно также не может двигаться и в том месте, где его нет. Следовательно, движение невозможно. Этот парадокс называется «Стрела».
Наконец, существует четвертая апория, в которой речь идет о двух равных по длине колоннах людей, движущихся параллельно с