Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

– Клер Мартин, – пояснила Дженис. – Пила как лошадь. «Случайная передозировка»… печень отказала. Я-то знала, что она слишком на парацетамол налегает из-за своего эндометриоза, сколько раз сама видела. Как-то мы с Ларри позвали, значит, гостей. Ларри и Клер меня за дурочку держали. Весь вечер переглядывались. А сами тупые как пробка. Я пошла коктейли смешивать. В каждом стакане, который я Клер подавала, жидкого парацетамола было, наверно, с половину. Ну дак вот. Протянула она всего дней восемь… А это Ларри, – бесстрастно сообщила она, держа в руке еще один хиксоновский информационный бюллетень. – Долгонько мне ждать пришлось – месяцев шесть, а то и семь. С ним-то все просто было. Он, Ларри, эта-а, как ходячая бомба с часовым механизмом был: врачи предупреждали, что сердце у него ни к черту. Псевдоэфедрин, вот что пошло в дело. Ну дак вот: труп его даже не проверили на лекарственные средства. Все знали, что он сам себя губил: дымил как паровоз да жрал как свинья. Так и сказали: мотор, эта-а, изношенный.

Страйк не обнаружил в ее рассказах ни малейшего признака раскаяния: она перетасовывала некрологи своих жертв, как образцы для вязанья. Пальцы у нее дрожали, но Страйк подумал, что это из-за шока, а не от стыда. Буквально несколько минут назад она замышляла самоубийство. Вероятно, этот холодный и расчетливый мозг очень напряженно работал под личиной искренности, и Страйк, резко протянув руку, убрал лежавшие перед Дженис отравленные конфеты: схватил их со стола и опустил на пол возле своего кресла. Она проводила их взглядом, и детектив понял, что не зря проявил бдительность: Дженис намеревалась их проглотить. Он вновь наклонился – теперь за старыми, пожелтевшими, просмотренными в прошлый раз вырезками, на которых был изображен подросток Джонни Маркс из Бетнал-Грин.

– Это – номер один, да?

Дженис сделала глубокий вдох и выдох. Несколько вырезок колыхнулись.

– Да, – серьезно сказала она. – Пестицид. Тогда можно было всякие разные купить, запросто. Органофосфаты. Я впервые влюбилась без памяти, в Джонни Маркса этого, а он надо мной издевался. Ну дак вот; все думали, он от перитонита помер. И заметьте: врач к нему так и не приехал. Когда городской бедноте плохо, всем на это плевать… Тяжело помирал. Разрешили мне, значит, зайти проститься. Я его легонько чмок в щеку, – продолжила Дженис. – Помешать-то мне он уже не мог, так ведь? А нечего было меня задирать.

– Маркс, – предположил Страйк, разглядывая вырезки, – подал вам мысль о Спенсер, правильно?[40] Сначала вас с ней объединяло только имя, но я должен был догадаться, когда Клер сразу мне перезвонила. Социальные работники никогда так не поступают. Слишком загружены работой.

– Хм… – Дженис почти улыбнулась. – Ага. От этих двоих, Клер Мартин и Джонни Маркса, я и сочинила себе имя.

– Вы не сохранили некролог Бреннера?

– Не-а, – сказала Дженис.

– Потому что вы его не убивали?

– Точно. Он от старости помер, где-то в Девоне. Я в глаза не видела его некролог, но мне ж надо было хоть как-то обставиться, когда вы спросили? Вот я и сказала, что некролог Оукден к рукам прибрал.

Встречаться с такой виртуозной лгуньей Страйку еще не доводилось. Небывалый талант – молниеносно выдумывать небылицы и вплетать правду в свою правдоподобную ложь, соблюдая чувство меры, с видом полной искренности и честности, – выводил ее за рамки всяческих классификаций.

– Бреннер на самом деле принимал барбитураты?

– Не-а, – ответила Дженис.

Она складывала некрологи обратно в папку, и Страйк заметил вырезку о базилике священном, на обратной стороне которой было напечатано траурное объявление о кончине Джоанны Хэммонд.

– Не-а, – повторила она, аккуратно укладывая некрологи обратно в нижний ящик, как будто для нее все еще важен был порядок и не имело никакого значения, что в суде они станут уликами против нее.

С хрустом в коленях она опять медленно поднялась на ноги и вернулась на диван.

– Я заставила Бреннера лекарства сверх нормы заказывать и мне отдавать, – сказала она. – Он, баран старый, думал, я собираюсь ими на улице торговать.

– Заставили – как? Шантажом?

– Ну, эта-а, можно и так сказать, да, – ответила она. – Вызнала я, что он к местной проститутке захаживает. Кто-то мне шепнул: таскается, мол, к ней раз в неделю. Вот, думаю, отлично, тут-то я тебя и подловлю, грязный старикашка. Ему уже пенсия светила. Понятное дело, он бы не захотел уходить с позором. Ну дак вот, зашла я к нему в кабинет и говорю: мне, дескать, все известно. У старика чуть припадок не случился, – со злобной усмешкой продолжала Дженис. – Вам ведь неохота, говорю, чтоб я про ваш блуд правду открыла, так достаньте мне кой-какие лекарства. Он и не вякнул. Мне тех запасов на много лет хватило.

– Проститутку звали Бетти Фуллер, да?

– Точно, – ответила Дженис. – Докопались, значит. Кто б сомневался.

– Бреннер еще и к Деборе Эторн захаживал?

– Да на кой она ему сдалась? Проверил у нее швы после рождения Самайна – и дело с концом.

– Зачем Клер Спенсер мне это рассказала? Просто чтобы еще больше запутать?

Дженис пожала плечами:

– Почем я знаю? Я так подумала: хорошо бы вы объявили Бреннера извращенцем – как будто это Марго выяснила, что он с пациентками шалит.

– А капсула амитала в кружке Бреннера вообще была?

– Не-а, она была в кружке Айрин… дурость, конечно, – признала Дженис, наморщив свой бело-розовый лоб. Взгляд ее широко расставленных глаз прошелся по стене с фотографиями жертв, переполз на окно и вернулся к Страйку. – Овчинка выделки не стоила. А я, случалось, по лезвию ходила. Рисковая была. Ну дак вот. Однажды Айрин меня довела прямо в регистратуре: стала заигрывать с… короче, стала заигрывать, – рассказывала Дженис, – ну, я, эта-а, кинула в чай пару капсул и кружку ей отнесла. Она ведь трещит как сорока, пока не остановишь, а я просто хотела, чтоб она заткнула фонтан хоть ненадолго. Чай у нее остыл… Я слегка успокоилась и даже обрадовалась. Забрала кружку и унесла через служебную дверь, чтобы вымыть, но Марго в своих мягких туфлях подкралась ко мне со спины. Хотела я кружку спрятать, да не тут-то было. Ну, думаю, пойдет теперь языком мести, надо себя выгораживать. И прямиком к доктору Гупте: так, мол, и так, говорю, нашла в кружке Бреннера капсулу, да и раньше, дескать, замечала, что лекарства он заказывает сверх нормы, не иначе как сам на них и подсел. А что мне оставалось делать? Гупта добрый человек был, но трусливый. Побаивался даже Бреннера. Вот я и подумала: может, еще не решится он Бреннера обличать? Так и вышло, но, если совсем честно, тут у меня расчет верный был: Бреннер скорей наркотом бы себя признал, чем стал бы посмешищем из-за этой Бетти Фуллер.